Что скворец насвистел

Первое отделение концерта было отдано герою фестиваля — Денису Мацуеву. И пианист, если сравнивать с первым фестивальным концертом, был иным. Нежным, трепетным — он начал свое выступление с концерта Моцарта.

Семнадцатый концерт Моцарта в трактовке и солиста, и оркестра — это радость бытия, это гимн всему живому. Мацуев сумел донести до слушателей эту необычайную «прозрачность» Моцарта, похожую на утренний ветер с Альп. Что касается дирижера, то Александр Сладковский был попеременно легкомыслен и философичен, немного задумчив и по-детски радостен. И оркестр звучал так отточено-изящно, что улыбка не сходила с лица маэстро.

По легенде, незадолго до написания семнадцатого концерта, Моцарт, этот большой ребенок, купил себе скворца. И трели скворца неким образом отразились в финале концерта. Возможно, это просто красивая легенда, коих о жизни композитора ходит много, но финал концерта по настроению был похож на свежее утро, когда мир радостно просыпается, и пенье птиц заглушает внутренняя мелодия от того, что видишь этот еще не замутненный тревогами обычного бытия день.

Первое отделение концерта было отдано герою фестиваля — Денису Мацуеву. Фото Олега Тихонова

Второе сочинение, которое прозвучало в первом отделении, — четвертый концерт Сергея Рахманинова для фортепиано с оркестром. И сила трагизма, боль от утраченной родины, неизвестность впереди — все было и в исполнении солиста, и в трактовке дирижера.

Рахманинов завершил четвертый концерт уже в эмиграции, у него не было иллюзий, он понимал, что Родина для него сейчас — это только сны, после которых просыпаешься на мокрой от слез подушке. Бесприютность души — вот та эмоция, которой была окрашена игра оркестра. И у многих сидящих в зале наверняка щемило сердце. И если вспомнить, что меньше месяца осталось до трагической даты — столетия октябрьского переворота, то концерт Рахманинова звучал как реквием по всем, потерявшим Родину.

На рю Опера

Второе отделение было отдано не совсем обычному произведению — оркестр исполнил целиком музыку к балету Игоря Стравинского «Жар-птица». И — волшебная сила таланта — можно было представить, что мы сидим в роскошном зале «Опера Гарнье», где при стечении огромного количества парижского литературно-музыкального бомонда товарищество Сергея Дягилева представляет балет никому еще неизвестного композитора Игоря Стравинского. На рю Опера толпится народ, далеко не все смогли попасть в роскошный зал оперы, чтобы обомлеть от танца великолепной Тамары Карсавиной в главной партии.

Балет, написанный на либретто, которое создавалось по мотивам русских народных сказок, в хореографии Михаила Фокина (он исполнял на премьере и одну из ведущих партий), наутро сделал Игоря Стравинского знаменитым. Вчера в Казани балет исполнялся впервые, то есть для казанцев это была такая же премьера, как и для парижан летом 1910 года.

Тамара Карсавина в балете «Жар-птица». 1910 год

Как прочел Александр Сладковский «Жар-птицу»? Скорее всего, как произведение драматическое. Ведь эта птица для того, кто ей обладает, — и счастье, и беда. И это не только в сказке, в жизни так бывает. Радость и страданье часто сливаются в одно, нам порой трудно отличить одно от другого и осознание приходит только со временем.

Маэстро показал, что такое трагический темперамент, который захлестывает. Иногда казалось, что оркестр играет на пределе возможного. Впрочем, на концертах ГСО РТ, когда за пультом стоит главный дирижер, так часто бывает.

Финал «Жар-птицы», хотя и предполагает, если следовать либретто, «хэппи-энд», тем не менее, был пронизан какой-то неуспокоенностью, возможно, композитор, как и свойственно талантам, уже улавливал эту тревогу, носящуюся в воздухе. Через 4 года после премьеры «Жар-птицы» мир стал иным. И эту тревогу удалось передать дирижеру в его трактовке.

Наверное, даже наверняка, и четвертый концерт Сергея Рахманинова, и «Жар-птица» совпали в программе одного концерта случайно. Но получился мощный отсыл к событиям столетней давности, к той трагедии, что пережила Россия. Истории жизней и творчества Сергея Рахманинова и Игоря Стравинского — тому подтверждение.

Сладковский показал, что такое трагический темперамент, который захлестывает. Иногда казалось, что оркестр играет на пределе возможного. Фото Максима Платонова

Ну а триумфальная премьера в «Опера Гарнье» навсегда теперь запечатлена в этом зале. Марк Шагал, выученик парижской школы живописи, расписывая плафон в зрительном зале, написал сцены из этого балета, изобразив его персонажей. Словно музыка обрела материальную оболочку.

« назад