ПРОГРАММА С ДИСТАНЦИЕЙ В 100 ЛЕТ

Состоявшийся вчера в БКЗ им. Сайдашева концерт был самым нестандартным по задаче в фестивальной афише. «Поженить» в одной программе произведения летописца советской истории в музыке Дмитрия Шостаковича и исповедника романтического XIX века Роберта Шумана на первый взгляд нелегко. Концепция, похоже, возникла по воле суммы обстоятельств.

Но, во-первых, оба эти композитора были прекрасными пианистами, а фестиваль носит имя Рахманинова — композитора и выдающегося пианиста. Во всяком случае, поначалу Шуман готовился стать именно пианистом и для того были все основания, если бы не возникшее неизлечимое заболевание правой руки. Но это из разряда фасадных объяснений в пользу такого альянса.

Что касается Шостаковича, то он стал титульным композитором нынешнего фестиваля. Художественная задача была сопряжена с практической и тоже абсолютно художественной — этим летом Государственный симфонический оркестр РТ во главе с Александром Сладковскимготовится записать все симфонии Шостаковича на фирме «Мелодия». Поэтому исполнение их в фестивальных концертах стало своего рода генеральной репетицией перед записью на легендарном отечественном лейбле. В предыдущих концертах уже прозвучали 4-я, 5-я и 7-я симфонии. Подошел черед 6-й и 9-й.

Своя история и для шумановского концерта для фортепиано с оркестром ля-минор: не далее как три недели назад Михаил Плетнев с Александром Сладковским исполняли его в рамках европейского турне Российского национального оркестра в Париже, Дюссельдорфе, Эссене и Будапеште. Таким образом, казанский дубль шумановского концерта стал пятым за столько короткое время.

И еще немного математики. Плетнев, вернувшийся к сольной карьере, но нечасто появляющийся за роялем, вышел на сцену казанского БКЗ в качестве пианиста уже второй раз в этом сезоне. В ноябре прошлого года он сыграл фортепианный концерт Гайдна ре-мажор в юбилейном концерте средней специальной музыкальной школы, в которой он учился. Тем не менее, пианиста ждал горячий прием, а заметно поредевший во втором отделении зал говорил о том, что некоторые пришли на концерт только ради этой встречи.

РЕИНКАРНАЦИЯ ЭПОХИ

Но обстоятельства обстоятельствами, а исполнителям предстояло сотворить живую концертную материю, где фортепианный концерт, характеризующийся обычно не иначе как одним из самых значительных в романтической музыке XIX века, обрамляли бы две стилистически далекие от него симфонии.

6-я симфония была написана Шостаковичем в 1939 году до -, а 9-я сразу после Великой Отечественной войны в 1945 году. Обе не слишком популярны и по-своему нестандартны. По поводу обеих поначалу возникали разночтения.

В трехчастной 6-й первых слушателей смутило отсутствие вначале привычной быстрой части, за что ее даже прозвали симфонией «без головы». Многие современники Шостаковича тем не менее сразу же приняли ее и «без головы». И успокаивали себя тем, что напряженный концентрат скорби первой части (Largo) растворялся в «безудержном веселье» финала, знаменующем «торжество гуманистического идеала». Да и как по-другому в кровожадном 1939-м можно было трактовать эту страшноватенькую по содержанию музыку. Шостакович был тонко чувствующим атмосферу, но отнюдь не простодушным художником. Однако это клише сохранилось до сих пор. В предшествующем концерту слове публике тоже анонсировали симфонию «о молодости, о весне и о любви». Но если в музыке и была молодость, то запредельно тревожная, весна холодила стылой водой Финского залива, а любовь мелькала лишь слабым силуэтом надежды на спасение в закручивающемся вихре накатывающихся событий. Испанские образы в финале вместе с узнаваемым мотивом эстрадной песенки «Чилита», которую в довоенное время пела и Клавдия Шульженко, прямо отсылали к историческим вехам того времени. Сладковский максимально уплотнил это трагедийное пространство звенящими идеальными унисонами струнных в первой части, выразительными и в основном безупречными оркестровыми соло и акцентировал гротесковость в последующих частях.

Потребовалось слушателям время и на осознание 9-й симфонии. В 1945 году от «летописца эпохи» ждали музыкального осмысления завершившейся войны, а он огорошил компактным прозрачным по фактуре элегантным произведением со множеством оркестровых красот. Но отнюдь не безмятежным. Симфония поднялась на тех же дрожжах тревоги, что и большинство других произведений Шостаковича.

Для этой симфонии Сладковский вооружился прозрачными оркестровыми красками, хотя и не отказал себе в удовольствии с особым смаком педалировать гротескные моменты и со свойственным ему темпераментом подчеркивать контрасты. Особой удачей стала вторая лирическая часть симфонии, где основная нагрузка легла на деревянно-духовые, с которой музыканты оркестра отлично справились. Отдельный респект флейте и кларнету. Вообще обе партитуры что называется отскакивали от зубов, давая оркестру свободу спокойно и без суеты реинкарнировать эпоху. И такое свободное владение материалом набравшим форму оркестром все равно до сих пор воспринимается почти чудом.

Видимо во власти этого чуда слушатели замерли по окончании симфонии. Так что Сладковскому пришлось объявить: «Это все!» Дирижер не обиделся, а напротив поблагодарил публику за то, что та не хлопает между частями произведений, и даже вот по окончании. А затем оркестр исполнил на бис танец ломового из балета «Болт».

СО-ТВОРЕНИЕ ШУМАНА

Яркий оркестровый бис был полной противоположностью бису, которым публику наградил Михаил Плетнев по завершении первого отделения. И теперь восстанавливая нарушенную последовательность исполняемых в концерте произведений, вернемся к шумановскому фортепианному концерту, ставшему благодаря солисту гвоздем программы.

Как музыкант большого масштаба Плетнев одарил абсолютно самобытной интерпретацией. Он без видимого желания захватил первыми же знаменитыми аккордами фортепианной партии, сыгранными без привычной прыткости. Концерт лился неторопливо, без взвинченности и пламенности, которыми как правило исполнители атрибутируют романтическую музыку.

Есть пианисты, умеющие стать единым целым с инструментом. Особенность Плетнева в том, что он умеет стать неделимым целым с музыкой. Его игру можно сравнить с макросъемкой — он, как будто растягивая время, с ответственностью ученого осмысливает каждую деталь, позволяет себе задуматься и нырнуть поглубже, чтобы еще внимательнее ее рассмотреть, и при этом блюдет безупречную монолитность формы. Такая артикуляция душевных состояний не эмоциями, а мыслями делает произведение невероятно наполненным. Горизонталь и вертикаль этой системы координат пронзают пространство и уходят в бесконечность. Слушателю отведена роль счастливого наблюдателя со-творения музыки.

Трудно представить в какие рамки был бы поставлен оркестр, если бы дирижер не отрепетировал роль медиума во время европейского турне. В этой в равной степени увлекательной и непредсказуемой «экспедиции» по просторам шумановского гения оркестр притушил звук, ничуть не потеряв в его объеме, и был надежным, гибким и чутким проводником. В отдельные паузы Плетнев непроизвольно дирижировал левой рукой в ансамбле со Сладковским.

Ответом зрителям, не желавшим отпускать пианиста, стали «Грезы любви» Листа, исполненные на бис. И в невольном покачивании головы присутствовавших на концерте консерваторских преподавателей, которые учат играть Шумана и Листа совсем по-другому, укоризны было ровно столько, сколько и безоговорочного признания огромного мастерства Плетнева. А слушатели попроще отдались этой любви без сопротивления.

Наталья Титова
Фото: Анастасия Шагабутдинова
Видео: Анастасия Шагабутдинова

Источник: http://www.business-gazeta.ru/article/313316?utm_campaign=main-page&utm_source=culture

« назад