Денис Мацуев: Казань для меня пахнет чак-чаком

Действительно, друзей у всемирно известного музыканта много. Сам пианист рассказал, что для него не важны чины и социальный статус человека, он открыт для всех. Наверное, благодаря этому редкому качеству наша беседа с Денисом Мацуевым тоже получилась непринужденной и почти дружеской.

– Сегодня вы впервые исполнили Второй концерт Прокофьева…

– Да, для меня это абсолютно уникальное событие. Этот день я запомню надолго. Сегодня для меня начался новый любовный роман, новая история с этой трагической музыкой. И я рад, что это произошло с одним из моих любимых коллективов – татарстанским оркестром, который блистательно подготовился к выступлению. Это именно тот коллектив, с которым можно творить.

– Первый концерт Прокофьева вы выучили за три дня. За сколько выучили Второй?

– Чтобы «вбить» его в пальцы, мне понадобилось восемь дней. Но если бы у меня не было контакта с произведением, то я бы не стал его исполнять. Сейчас же я почувствовал, что время пришло.

– Ваш коллега Алексей Султанов дома занимался только техникой…

– Я никогда особо техникой не занимался. Ни гаммами, ни упражнениями. Я каждое произведение адаптирую под свою технику, которая дана мне Богом. Когда выхожу на сцену, я не думаю о технике. Могу даже взять не ту ноту, но если будет образ, который я замыслил, – это будет то, что надо.

– Многие российские СМИ упрекают вас в том, что в исполнении всегда больше вас, чем композитора.

– Человек, который выходит на сцену играть произведения, написанные много лет назад гениальными композиторами, должен пропускать через себя то, что он играет, иначе никакая идея не будет донесена до публики. Для чего композитор пишет музыку? Для того, чтобы человек вышел на сцену, неважно – талантлив он или нет, и через свои ощущения и чувства стал неким проводником между тем временем, когда творил композитор, и сегодняшним днем.

– По-вашему, музыкальная критика не нужна в наше время?

– Без критики не было бы нашей профессии, но, тем не менее, на сцене я руководствуюсь своими внутренними ощущениями. У меня есть два самых главных критика на земле: мой папа, с которым я до сих пор занимаюсь, он сегодня находится в зале, и, конечно же, публика, которую невозможно обмануть. Перед публикой ты всегда должен быть честен, ее никогда не обманешь, а вот критиков – да  (смеется).

– Публика в Казани вас очень любит и ценит.

– Казанская публика замечательная. И главное, что меня радует не только в Казани, но и вообще в России, – я вижу много молодых людей в зале, такого нет ни в Берлине, ни в Вене. Там публика от шестидесяти и выше, а у нас больше половины зрителей – молодежь. Это говорит о том, что многие стали разбираться в музыке и способны отличить, что есть музыка и что есть ширпотреб, вдалбливаемый с экранов телевизоров.

– Наш оркестр готов к большим мировым гастролям?

– Да, безусловно, готов! Они могут играть любую музыку, у них есть несравнимая энергетика. Однажды мы поехали в Париж, и татарстанский оркестр произвел там фурор! Меня до сих пор спрашивают, когда я приезжаю туда:«Когда снова приедет казанский оркестр?» Раскрою карты: через полтора года мы с маэстро Сладковским отправимся в большое европейское турне.

– Пианисту Григорию Соколову принадлежит фраза: «Как человек живет, так и играет». Вы с ним согласны?

– Абсолютно. Если ты не будешь на сцене самим собой, ты будешь скучной пустышкой. Публика это сразу поймет, и успеха у такого музыканта никогда не будет. В музыке ты должен быть самим собой, как в жизни, когда общаешься с людьми.

– Григорий Соколов, Михаил Плетнев, Владимир Горовиц… Выдающихся пианистов перечислять можно долго, но среди них всего одна женщина – Марта Аргерих. Как вы думаете, в чем причина?

– У меня, к сожалению, нет ответа на этот вопрос. Я в свое время насчитал всего семь великих исполнительниц за всю историю фортепианного исполнительства. Многие говорят – не женское это дело, с появлением семьи и детей исполнительство для женщины уходит на второй план. Но есть абсолютно поразительные примеры! Возьмем Марию Юдину, которая была сумасшедшей в хорошем смысле слова. Спала она в гробу, выходила на сцену босиком с огромным крестом, а дома у нее было огромное количество кошек. В советские годы она читала Пастернака, и никто ее и пальцем не тронул.

– Можете назвать всех семерых?

– Не буду этого делать, это ведь женщины (смеется). Вдруг кого-то забуду? Могу сказать, что Марта Аргерих входит в эту семерку. В ней поразительно то, что чем старше она становится, тем лучше играет. Это удивительный парадокс, у мужчин происходит обратное, за исключением Горовица и Рубинштейна.

– Как-то вы сказали, что после конкурсных прослушиваний чувствуете себя опустошенным и, чтобы эту пустоту чем-то  заполнить, слушаете выдающиеся записи. Что именно?

– Я слушаю все подряд: Рахманинов, Горовиц, Микеланджели, Рихтер, Гилельс… Я очень восприимчивый человек, мне тяжело слушать не очень хорошее исполнение. Например, Ефим Бронфман, с которым мы в 2011 году сидели в жюри на конкурсе Чайковского, сказал, что мысленно ставит стену перед собой в такие моменты. Я так не могу.

– Ваш мастер-класс в Японии закончился вашим же сольным концертом. Значит ли это, что вы никогда не будете преподавать?

– Педагогической жилки у меня нет. Чего нет, того нет. Возьмем Майю Плисецкую, которая могла показать, но не объяснить. Я преклоняюсь перед великими педагогами, но считаю, что совмещать педагогику и исполнительство невозможно. Я могу дать совет артистического характера, но это будет не мастер-класс – это будет творческая встреча, где я буду играть и рассказывать. Да, я могу сказать: «Играй левую руку тише, здесь легато, а здесь форте», – но это не даст ничего хорошего. Возможно, звучать произведение будет лучше, но каких-то кардинальных перемен не произойдет. Если заниматься педагогикой, то только с талантливыми людьми.

– Как относитесь к аплодисментам между частями исполняемого произведения?

– Такое происходит в любом зале мира, и в этом нет ничего плохого. Традиция не хлопать между частями зародилась только в двадцатом веке, а в восемнадцатом веке, если в конце первой части концерта или симфонии не было аплодисментов, композиторы переписывали коды произведений, так как они не имели успеха у публики. Недавно я слушал запись тридцатых годов, где Горовиц играет с Тосканини Первый концерт Брамса. Там после первой части были не просто бурные аплодисменты, стоял ор… Так что это было всегда, и я отношусь к этому вполне нормально.

– Я слышала, вы восприимчивы к запахам. Чем, по-вашему, пахнет Казань?

– Зависит от времени года. Волга для меня связана с началом моего волжского тура, поэтому это рыба и необыкновенный волжский запах. Если говорить в общем, то Казань для меня пахнет чем-то  сладким, чак-чаком.

 Регина БИКЧАНТАЕВА