Александр Сладковский: «50-й сезон начнем с произведения молодого татарского композитора»

С Родионом Щедриным и Майей Плисецкой

«БЕЗ ИСКРЕННИХ ПРИВЯЗАННОСТЕЙ ПОЛУЧАЕТСЯ НЕ ИСКУССТВО, А ГРАФОМАНИЯ»

Композиторы стоят на самой вершине музыкантской иерархии, гораздо выше дирижеров, певцов и музыкантов-исполнителей. Люди приходят в эту профессию по-разному — кто-то, как Моцарт, творит с раннего детства, кто-то учится на специальном факультете в консерватории, а кто-то внезапно пишет свое первое сочинение в 40 лет. Но на совершенно особенное место в музыкальном мире всех этих людей ставит тот факт, что они подтягивают за собой остальных: чтобы сыграть произведение талантливого автора, нужны одаренные музыканты и высококлассный дирижер. Поэтому когда композитор разрешает кому-то исполнять свое произведение — это особая форма доверия. И здесь все основывается исключительно на человеческих отношениях, на взаимной симпатии.

Это как в любви — отношения могут случиться, даже если женщина тебе неинтересна или если ты неинтересен ей, но какой в них смысл? Красивые и счастливые дети рождаются только в любви, точно так же талантливые хорошо исполненные произведения появляются лишь в процессе творческих «романов» между композиторами и исполнителями. Есть множество примеров, когда сочинения писались адресно: так, Моцарт специально создавал оперные партии для голоса своей возлюбленной, а Родион Щедрин, работая над партитурой «Кармен-сюиты», представлял на сцене жену — Майю Плисецкую. Это не обязательно должны быть «любовные» отношения в прямом смысле слова: например, Шостакович придумывал концерт для виолончели, представляя солистом Ростроповича и постоянно советуясь с ним, а Софья Губайдуллина создавала скрипичный концерт специально для Анне-Софи Муттер и ни для кого другого. Любой акт искусства, будь то поэзия, живопись или композиторство, сопряжен с личной историей, которая пробуждает в глубинах подсознания какие-то необъяснимые импульсы. И я уверен: без искренних привязанностей получается не искусство, а графомания.

С Андреем Эшпаем

По собственному опыту могу сказать, что сотрудничество с композиторами оказывает огромное влияние на жизнь и карьеру любого дирижера. Снова приведу в пример Шостаковича: с 30-х годов он работал с маэстро Евгением Мравинским, и это неслучайно — надо было быть профессионалом уровня Мравинского, чтобы Шостакович доверил тебе свой очередной фолиант.

За прошедшие две недели в моей жизни произошло несколько событий, которые заставили меня задуматься о собственном творческом пути и вспомнить людей, которые сыграли важную роль в моей дирижерской карьере. И мне бы хотелось рассказать о тех выдающихся авторах, с которыми мне довелось общаться.

ХРЕННИКОВ, ЧАЙКОВСКИЙ, ПЕТРОВ, УСПЕНСКИЙ, ТИЩЕНКО

Я брал интервью единственный раз в жизни. Это было 2001 году, моим собеседником был Тихон Николаевич Хренников, и разговор проходил у него дома. Тогда мне предстоял первый концерт в должности главного дирижера театра Санкт-Петербургской консерватории, и я решил устроить творческий вечер своего давнего друга — замечательного композитора Александра Чайковского. Он учился у Хренникова в консерватории и, по рассказам самого Тихона Николаевича, был самым одаренным и любимым его учеником. У меня была миссия — пригласить Хренникова на концерт Чайковского в Петербург. К сожалению, тогда он уже чувствовал себя не очень хорошо и не смог приехать, но тот полуторачасовой разговор я запомнил навсегда. 13 апреля этого года на дом в Плотниковском переулке, где жил и умер Тихон Николаевич, вешали мемориальную доску — я как раз был в Москве и просто не мог туда не пойти. И когда я вновь оказался в этой квартире (спустя почти 15 лет!) мне вспомнились все детали нашего разговора — удивительное ощущение.

Тихон Хренников

Хренников был не только композитором, но и выдающимся политическим деятелем: возглавлял Союз композиторов СССР, являлся главным полководцем советской музыкальной армии, влиял на процессы, происходившие в культурной жизни страны. Он сыграл ключевую роль в учреждении конкурса Чайковского, который по сей день считается визитной карточкой российской академической музыки; его слово имело вес во время присуждения гигантских Сталинских премий — он следил, чтобы деньги получали действительно талантливые композиторы. В день, когда вешали табличку, торжественную речь о Тихоне Николаевиче произносил Валерий Гергиев, который вспоминал, как он поддерживал молодых исполнителей и дирижеров. Одними из последних, говоря современным языком, проектов Хренникова были скрипачи Максим Венгеров и Вадим Репин, которых он активно продвигал в мире, начиная с их самых первых карьерных шагов. К слову, Тихон Николаевич повлиял и на творческую судьбу самого Гергиева: он взял дирижера под опеку после его победы в конкурсе Караяна, и у них сложился один из тех творческих союзов, о которых я говорил в самом начале.

Но вернемся к Александру Чайковскому. Тот концерт был действительно уникальным: я, будучи дирижером петербургской консерватории, выбрал для своего первого вечера музыку профессора консерватории московской. Эти два учреждения конфликтовали с момента основания — спорили обо всем, от терминологии до концептуальных подходов к искусству. Ревность была огромная: Петербург богат на имена, и пока я дирижировал концертом «чужака», на Неве творили видные композиторы. Среди них Андрей Павлович Петров — автор опер и мистерий, народную славу которому принесла музыка к фильмам «Берегись автомобиля», «Жестокий романс», «Человек-амфибия», удивительно тонкий Владислав Успенский, абсолютный гений и продолжатель трагической музыкальной традиции Малера и Шостаковича Борис Тищенко, патриарх петербургской школы Сергей Слонимский... Вечер Чайковского действительно был риском, но слушательский успех полностью реабилитировал меня перед петербургской музыкальной общественностью. Символично, что впоследствии все перечисленные композиторы доверяли мне право дирижировать на собственных авторских концертах.

С Алексеем Рыбниковым (второй справа)

ЩЕДРИН, РЫБНИКОВ, ГУБАЙДУЛЛИНА

Вторым важным для меня эпизодом прошедшей поездки в Москву стал поход в Концертный зал имени Петра Ильича Чайковского, где оркестр, хор и солисты под управлением маэстро Гергиева исполняли оперу Родиона Щедрина «Левша». Это было откровение — несмотря на то, что произведение уже несколько в репертуаре Мариинки, я услышал его впервые. Меня потрясло совпадение совершенства композиторского искусства и исполнительского мастерства (снова эта связка!), и я почувствовал особенную гордость за то, что в свое время тоже успел поработать с Щедриным. Это случилось в 2002 году в рамках фестиваля «Родион Щедрин. Автопортрет». Тогда мы исполняли его «Кармен-Сюиту»: оркестр играл в яме, на сцене шла балетная постановка, а в зале сидели Майя Михайловна Плисецкая и Родион Константинович, что делало выступление еще более ответственным. Я очень переживал, когда готовился к концерту. Это было начало моего творческого пути, и я знал, что Щедрин — человек, мягко говоря, строгий. Он никогда не терпит фальши, и, если берешься за его произведения, будь готов к тяжелой работе. Тем приятнее была похвала — на пресс-конференции после выступления он очень тепло отзывался обо мне и об оркестре, и я до сих пор считаю, что именно этот человек благословил меня на серьезную дирижерскую деятельность. В моей жизни были разные времена, но Родион Константинович всегда находил слова поддержки, хотя, учитывая его уровень, вполне мог забыть о начинающем исполнителе и просто не снимать трубку. «Одаренным людям всегда тяжело», — говорил мне Щедрин, и, как ни парадоксально, от этих слов становилось легче.

В разговоре о композиторах я также не могу не вспомнить о своих очень теплых отношениях с Алексеем Рыбниковым. Это автор, который одной мелодией может вызвать настоящий эмоциональный вихрь: когда я слышу музыку из «Того самого Мюнхгаузена», в каком бы я ни был настроении, у меня наворачиваются слезы. Это кумир моего юношества — в то время безумно популярными были арии из спектакля «Юнона и Авось». Теперь представьте себе мою радость, когда в 2010 году Рыбников доверил мне дирижировать своей симфонией «Воскрешение мертвых»! Потом была запись его виолончельного концерта, который совсем скоро будет издан на виниле фирмы «Мелодия».

С Софией Губайдуллиной

Еще одно знаковое для меня знакомство — София Губайдуллина. В год 80-летия Софии Асгатовны нам удалось уговорить ее приехать в Казань (она делает это крайне редко) и подарить свое имя фестивалю «Конкордия». Была очень длинная переписка, Губайдуллина, как любой художник и человек сомневающийся, никогда сразу не говорит «да», но я уже отметил, что особую роль в коммуникации дирижера и композитора всегда играет личностная симпатия. В итоге она оказалась в зале и, насколько я знаю, не пожалела. А на следующей «Конкордии», в 2012 году, мы исполняли Styx в присутствии композитора Гия Канчели и при участии Юрия Башмета. Впервые с Канчели я работал за 10 лет до этого, когда дирижировал Styx в Москве и произведение блестяще исполнил оркестр имени Светланова. Это только в учебниках о гениях пишут, что они космически недосягаемы, в реальной жизни композиторы очень доступны и человечны, хоть и с непростыми характерами. Все, о ком я говорил, — это люди, которые прошли суровую школу жизни, и отличаются тем, что, подобно рентгеновскому аппарату, видят своих собеседников насквозь. Они не признают фальши на сцене, а потому не признают ее в отношениях — поверьте, это не просто красивая фраза.

ГСО РТ И ЕГО НОВЫЙ РЕЗИДЕНЦ-КОМПОЗИТОР

На своем творческом пути я не раз встречал тех, кто верил в мой успех и был готов помогать, даже несмотря на отсутствие у меня в тот момент имени и репутации. В последнее время я много думал, чем сам могу быть полезен татарстанской композиторской школе: форма работы, которая здесь устоялась, не дает результата, это очевидно по пустым залам и отсутствию интереса к произведениям современных местных авторов. И я решил использовать проверенную зарубежную практику — в юбилейном 50-м сезоне оркестр учреждает должность резиденц-композитора. На целый год мы заключаем контракт с талантливым татарстанским автором, который за это время напишет для ГСО РТ несколько произведений, и они незамедлительно будут исполнены на сцене ГБКЗ им. Сайдашева. Имя первого резиденц-композитора уже известно: это будет молодой и чрезвычайно одаренный Эльмир Низамов. Он много работает, интересуется искусством в самом широком смысле, внимательно следит за всеми композиторскими новшествами. Кроме того, у меня к нему чисто человеческая симпатия — а без этого, как я уже сказал, не стоит ждать продуктивного сотрудничества.

С Гия Канчели

Сезон откроется 17 сентября Девятой симфонией Брукнера и скрипичным концертом Сибелиуса, который приедет играть первая скрипка мира Леонидас Кавакос. В тот же вечер мы обязательно исполним и произведение Низамова. Кроме того, в январе 2016 года я еду в Монако дирижировать оркестром филармонии Монте-Карло, и там по концепции организаторов должен, помимо классики, играть музыку современного автора. Продюсеры предлагали мне много имен, но в итоге с удовольствием приняли мое предложение исполнить произведение Низамова — я отправил им запись «Небесного движения», и музыка была единогласно принята. В случае успеха Эльмир фактически получает прямой выход на западный рынок.

Я уверен, что это самые правильные методы для продвижения татарстанской композиторской школы. Пост резиденц-композитора станет стимулом для местных авторов: каждый год мы будем выбирать нового кандидата, предлагать ему выгодные условия, и в конечном итоге все будут стремиться попасть на это место. Потому что самое важное для любого композитора — не писать «в стол», не играть в пустых залах и чувствовать, что его произведения востребованы.