АМЕРИКАНСКИЙ ДИРИЖЕР О МОСКОВСКОЙ КОНСЕРВАТОРИИ И ЗАНЯТИЯХ С ИЛЬЕЙ МУСИНЫМ.

Гавриэль Гейне

МУСИН ТОГДА ПОВЕРНУЛСЯ К СВОЕМУ АССИСТЕНТУ И СКАЗАЛ: «ДА ОН НИЧЕГО НЕ УМЕЕТ»

— Гавриэль, вы обучались в московской и питерской консерваториях. Как вас — уроженца Соединенных Штатов — занесло в Россию?

— Я выпускник московской консерватории по классу виолончели. Проучился там шесть лет и занимался с замечательными педагогами. Моим первым педагогом был виолончелист, профессор Стефан Кальянов, который в свое время был ассистентом Ростроповича. И после того как Ростропович уехал из Советского Союза, Кальянов взял его класс.

Потом я перешел к Дмитрию Миллеру, он был концертмейстером виолончельной группы в Большом театре... Знаете, это все такие педагоги. Для чего я приехал в Россию? Чтобы учиться у них. Вообще, с Кальяновым я начал работать еще до такого, как поступил в консерваторию. Я приехал в Москву летом 1991 года и занимался с ним пять недель. Для меня это было такое открытие... Он на своих уроках обращал внимание на все. Естественно на технику, но еще и на музыку, на фразы, на все, все, все.

Я бывал на уроках и других педагогов, на разных специальностях, по классу фортепиано, например. Смотрел, как занимались педагоги московской консерватории, и они были великолепны.

— Московскую консерваторию вы окончили по классу виолончели. Быть дирижером поначалу не было в ваших планах?

— Вообще, в свое время мою инициативу заниматься дирижированием поддержал один из профессоров московской консерватории — Леонид Николаев. Он очень сильно меня поддержал и сказал, что мне обязательно нужно выучиться на дирижера. При этом все говорили, что перед этим непременно необходимо научиться на чем-то хорошо играть, хоть на треугольнике. Это нужно для того, чтобы понимать исполнителя, понимать, как им быть.

Кстати, после того как я окончил консерваторию, я подумал: вроде играть на виолончели у меня хорошо получается, так как быть с дирижированием? У меня был маленький кризис: по какому пути мне пойти дальше? Но в конце концов раз я уже решил быть дирижером, то это мне и нужно.

 

— А как вы попали к одному из величайших мастеров российской дирижерской школы Илье Мусину?

— После окончания консерватории, этим же летом мне сказали: «А вы знаете, Гавриэль, профессор, педагог Санкт-Петербургской консерватории Илья Мусин еще жив и преподает. И еще как преподает». Я подумал: Мусин? Нет. Мне уже страшно. Я столько о нем слышал, легендарный человек. Это педагог Гергиева, Тимерканова, Бычкова, Синайского и т.д. Точно нет! Я только начинаю, что ж я буду к такому мастеру идти?

А мне сказали: «А ты иди, посмотри, как он занимается». И в сентябре я сел на поезд и поехал в Санкт-Петербург. Я тогда устроил небольшой эксперимент для себя — не пошел сразу к Мусину. В Петербургской консерватории же очень много профессоров, которые преподают дирижирование. Так вот я посетил многих педагогов. И все они были великолепны. Последним, намеренно, я пришел к Мусину. В его классе было очень много народу, все приходили и слушали его. Причем приходили не только дирижеры, но и пианисты, другие музыканты. И когда я пришел к нему в класс, то понял, что не могу учиться у другого педагога.

— Мусин сразу вас взял к себе?

— Когда я пришел к Мусину, то показал ему первую симфонию Бетховена. Он тогда повернулся к своему ассистенту и сказал: «Да он ничего не умеет» (смеется). И, естественно, я ничего не умел, еще не учился на дирижера.

Я потом разговаривал со студентами Мусина, спрашивал, что он хочет увидеть, что не так. Они подсказали, мол, мы обычно делаем так, так и так. Я набрал информацию и пришел к нему неделю спустя. И он начал со мной заниматься. Он тогда не просто послушал меня и сказал: «Все, хватит, спасибо». Это был настоящий урок. В конце я спустился с подиума, спросил: «Ну, Илья Александрович, что скажите?» Он ответил: «Идите к декану иностранных студентов, записывайтесь и будете у меня заниматься».

Илья Мусин

«ПОСЛЕ СМЕРТИ МУСИНА МЫ БЫЛИ КАК ОСИРОТЕВШИЕ, НЕКОТОРЫЕ НЕ ЗНАЛИ, ЧТО ДЕЛАТЬ»

— Трудно было работать с таким великим человеком?

— Я попал к нему в сентябре 1998 года. Ему тогда было 94 года. И он три раза в неделю по несколько часов плотно занимался со своими студентами, а включая меня у него их было 18. Он занимался со всеми. И даже когда был не твой урок, ты все равно приходил и слушал его, впитывал. Там было столько информации, люди снимали на видеокамеры, потому что она была бесценной. Помимо занятий со студентами Илья Александрович два раза в неделю приходил к нам на оркестр. То есть в 94 года человек работал пять дней в неделю. Он вел себя не на 94, а как будто ему 54 года (улыбается). В нем было столько энергии.

Мусин был мягким человеком, но очень серьезным. Я слышал, что раньше он был очень строгий, кричал. Да и в наше время были некоторые моменты, когда студент что-то не понимал и Мусин начинал беспокоиться. Но это эмоции, а он живой человек, здесь все понятно. Он был удивительным и поддерживал всех нас. Заниматься с ним была огромная честь и удовольствие. Вот каким был Илья Александрович Мусин. 
И когда его не стало, он скончался 6 июня 1999 года, это был такой шок. Ведь он был относительно здоров. Да, ходил по врачам, но кто в 94 года не ходит, извините меня? Я думаю, что это была страшная ошибка. Он был на обычной процедуре, но его кардиолога не было на месте. Он не должен был уйти.
И после смерти Мусина мы были как осиротевшие, некоторые не знали, что делать. Я тогда для себя принял решение продолжить обучение у его ассистента, который порой его заменял — Леонида Корчмара. Это совершенно мусинская школа, немного свое видение мусинской техники, но все-таки это одна линия. Мне было очень приятно, очень комфортно с ним заниматься и до сих пор мы с ним общаемся. Великолепный музыкант, обалденный. Поскольку он дирижер Мариинского театра, а я и сам там работаю, я его часто вижу и могу что-то спросить, посоветоваться. Он просто ходячая энциклопедия.

СЛАДКОВСКИЙ ПРОДЕЛЫВАЕТ ОТЛИЧНУЮ РАБОТУ

— Вы назвали целую плеяду выдающихся дирижеров прошлого. А сейчас могли бы кого-то выделить?

— О, их столько. Я слежу за своими коллегами, но чтобы никого не упустить, не будут никого называть. Хотя если бы они меня услышали, они бы знали, что говорю о них. Я наблюдаю за ними, и мне очень приятно общаться со своими коллегами. На многих из них, кто приезжает в Мариинский театр, мне очень приятно смотреть, приятно смотреть, как они работают. И поколение, которое чуть-чуть младше меня, которое приходит в театр, — это люди с энергией. И даже те, кто не имеет отношения к Мариинскому театру, я вижу, как здорово они работают.

Например, Александр Сладковский, мы вместе учились в консерватории, он, правда, немного старше меня, но я помню его. Помню, когда он выступал на конкурсе Прокофьева и стал лауреатом. Это замечательно, это петербургская школа. Он проделывает отличную работу с татарским государственным оркестром. Я в Казани во второй раз и чувствую, что он в форме.

— Вы действительно во второй раз в Казани. Впервые здесь вы побывали во время международного фестиваля современной музыки «Конкордия». Сейчас вы открывали фестиваль, посвященный Натану Рахлину. Вы что-то знаете о нем?

— Ну конечно. Это первый главный дирижер татарского государственного симфонического оркестра. Это также легендарный дирижер. Он был одним из первых исполнителей симфоний Шостаковича. Для меня огромная честь находится здесь и работать с его коллективом.

 

— В этом году на фестивале «Северное сияние» вы будете работать над опереттой «Веселая вдова». Насколько вы готовы работать с разного рода музыкальным материалом?

— Знаете, я сначала долго думал об этом... Однажды у нас в Мариинском театре ставили мюзикл «Моя прекрасная леди». Это была постановка режиссера Роберта Карсена совместно с парижским театром «Шатле» и Мариинским театром. Я отыграл тогда премьеру мюзикла, всего прошло 40 спектаклей.

Люди думали, что за мюзикл в Мариинском театре? Это же академический театр, как же так? Но в итоге это прошло настолько шикарно! Настоящая постановка, классическая, но со вкусом и очень качественно поставленная. С нами работали и артисты легкого жанра, артисты оперетты, актеры, которые не обязательно должны были петь. В произведении было очень много диалога — 70 процентов, и только 30 процентов музыки. Это почти театральная пьеса с музыкой. Но музыка там была прекрасной. И я получил огромное удовольствие от этого опыта.

«Веселая вдова» — это, конечно, немножко другое, но там тоже шикарная музыка, венская музыка. Мне будет очень интересно работать над ней.

 

 

« назад