То, что Государственный симфонический оркестр Республики Татарстан – один из самых амбициозных музыкальных коллективов России, хорошо известно. Нынешнее выступление казанских музыкантов во главе с их лидером Александром Сладковским в московском зале имени Чайковского доказало большее: коллектив, основанный и выпестованный легендарным Натаном Рахлиным, способен на эталонное исполнение самых главных мировых симфонических шедевров.

В данном случае таковыми стали партитуры Рахманинова и Чайковского. В первом отделении прозвучал хрестоматийный Третий концерт Рахманинова. Ансамбль казанцам составила одна из самых обаятельных пианисток сегодняшней академической сцены – Екатерина Мечетина.

Помню выступление Екатерины с этим же концертом полтора года назад. Третий рахманиновский концерт – самый эмоционально насыщенный и физически нагрузочный в мировой фортепианно-оркестровой литературе. Кате уже тогда хватило мощи, открытости выражения от начала до самого конца, и было самое, пожалуй, главное: непрерывное эмоциональное «крещендо» на протяжении громадного сочинения. Не ощущалось ни малейших признаков усталости, наоборот – словно к концу прибывали новые силы. Однако это достоинство обернулось и некоторой однобокостью трактовки: кажется, стоило бы более экономно расходовать нюанс «форте», а в самом этом «форте» проредить и сделать более отчетливой фактуру, чтобы мелодический голос не тонул в океане слишком уж тщательно и тяжеловесно выигрываемых фигураций.

За полтора года Катя совершила большой шаг вперед. Сохранив прежний напор, она нашла в себе силы, образно говоря, смелее оторваться от земли и не только мощно шагать к победному финалу, но и лететь к нему. Этим не маршем, но полетом дышала, в частности, грандиозная могучая, притом вовсе не перетяжеленная каденция первой части. В единую, но сохранившую все свои контрасты линию выстроились вторая и третья части с их разбросом кантилены, былинного сказа, волшебных арабесок и радостного колокольного звона. Вот только перед самой кодой музыканты увлеклись темпом, и музыка потеряла в отчетливости, а коду, наоборот, перетяжелили, и то, что должно было звучать ликующими фанфарами, превратилось в грузный перепляс вприсядку. Впрочем, это не помешало публике «завестись», и Катя отблагодарила ее за отзывчивость еще одним шедевром рахманиновской фортепианной колокольности – знаменитой До-диез минорной прелюдией на бис.

Во втором же отделении «экзаменовался» уже один оркестр, и не кем-нибудь, а самим Чайковским. Надо сказать, что с величайшим из русских композиторов у казанского коллектива – особые отношения. Полвека назад одной из первых ярких работ оркестра, у истоков которого стоял замечательный дирижер Натан Рахлин, стала фантазия «Франческа да Римини». Затем – Шестая, Первая симфонии (именно в такой парадоксальной последовательности). И после них – Четвертая. Та, что привезена теперь в Москву.

Честно говоря, в первой и второй частях не все устроило по темпам. Да, грозное роковое вступление должно звучать размеренно-патетично. Но следующую затем главную тему первой части с ее смятенно сбивающимся ритмическим «дыханием» не стоило так осаживать в движении – иначе она превращается в кисейно-манерное хныканье. Понимаю – дирижеру хотелось подчеркнуть контраст с последующими моментами захлебывающейся экзальтации – но, мне кажется, он перестарался. А вторая часть от излишне посаженного темпа обрела не свойственный ей пафос, будто это не интимная жанровая зарисовка тончайшего русского музыкального лирика, а тяжеловесное топтание какого-нибудь вагнеровского Зигфрида вокруг недвижного тела грузно спящей Брунгильды. Впрочем, плетение летучих духовых подголосков вокруг фаготовой мелодии-сказа в ее репризном повторе помогло преодолеть «силу тяжести» – Брунгильда вновь обернулась маленькой девочкой, кругом которой под звуки рассказываемой сказки запорхали ее ночные грезы.

А начиная со скерцо мы стали свидетелями настоящего исполнительского шедевра. В стремительном виртуозном пиццикато третьей части не потерялась и не разбрелась в разнобое ни единая нотка, несмотря на преобладающий нюанс «пианиссимо». Это была сущая ожившая картинка из детской книжки с гуслями-самогудами, оловянными солдатиками и развеселым Емелей на гуляющей печи. А финал по темпам, по прослушанности оркестровой полифонии и по накалу я бы просто признал эталонным среди всех мною слышанных за много лет исполнений этой музыки. Ну а то, что валторны и трубы немножко «подпакостили» в драматичной кульминации (реминисценции темы судьбы), по-своему даже воспринялось «знаком человечности»: все-таки играют живые люди, а не холодные супермены.

И уж точно эти мелочи никак не сбили энтузиазм публики, после чего сыгранная на бис стремительная Пляска скоморохов из сюиты Петра Ильича к «Снегурочке» Островского стала сверх-эффектным восклицательным знаком в конце программы.