Сто минут на сотворение мира

Государственный академический симфонический оркестр Республики Татарстан впервые в своей истории исполнил Симфонию № 3 ре минор Густава Малера. Знаковость этого события постигал культурный обозреватель «Казанского репортёра».

Симфония № 3 ре минор для контральто, хора мальчиков, женского хора и оркестра Густава Малера – последняя, которую ещё не играли Госоркестр Татарстана и Александр Сладковский. Путь оркестрантов к этому событию растянулся на десятилетия. Первые шаги к творчеству этого яркого представителя философского классико-романтического симфонизма были сделаны ещё Натаном Рахлином более полувека назад. Основатель татарстанского симфонического оркестра успел исполнить Первую, Четвёртую и Пятую симфонии австрийского композитора. Но только сейчас художественному руководителю и главному дирижёру Государственного академического симфонического оркестра Республики Татарстан Александру Сладковскому удалось собрать в репертуаре подвластного ему коллектива всю коллекцию девяти малеровских симфоний.

– Сейчас Малер – это моя Кассиопея, – немножко пафосно заявил Александр Витальевич. – Это созвездие, которое меня максимально стимулирует и вдохновляет в творчестве. Каждая из его симфоний – это абсолютное откровение, космическая магия, там бездна энергии, глубины и мудрости. И когда ты погружаешься в этот космос, ты ощущаешь, зачем ты живёшь и ради чего стоит жить. Это разговор о мироустройстве. Я счастлив, что оркестр этим материалом уже владеет совершенно свободно, для них это уже своя музыка.

Конечно, все симфонии Малера программны, так как он считал, что, начиная по крайней мере с Людвига ван Бетховена, «нет такой новой музыки, которая не имела бы внутренней программы». Но Третья симфония – одна из самых сложных в творческом наследии Густава Малера. Композитор считал её произведением, «в котором отражается весь мир... Вся природа получает в ней голос и раскрывает свои сокровенные тайны». И даже первоначально предполагал дать симфонии подзаголовок «Весёлая наука», заимствованный у Фридриха Ницше, полагавшего, что это – «сатурналии духа, который терпеливо восставал против страшного долгого гнёта». Но музыка Густава Малера отнюдь не о сатурналиях духа. Сатурналии, как сейчас говорят, – отвязный праздник древних римлян, когда беспорядочные сборища людей сходятся для пьянства и разврата. Нет, не об этом размышлял Густав Малер, сочиняя свою Третью симфонию.

Выдающийся популяризатор классической музыки, харизматичный рассказчик, обладающий энциклопедическими знаниями, Артём Варгафтик, согласившийся вести этот знаковый вечер в Казани и в Москве, где малеровская Третья симфония прозвучит в Концертном зале имени П.И. Чайковского в том же составе уже через день после казанской премьеры, в свой дневник наблюдений за историей музыки, получивший название «Секреты великих композиторов», открывает с размышлений о Густаве Малере. Но до Третьей симфонии не добирается. Зато уже на первых страницах констатирует, что композитор, одногодок Антона Чехова, «оставил по себе загадок не меньше, зато куда больше кривотолков, непонимания, запретов, возмущения и недоумения у высоколобых ценителей музыки».

– Люди с амбициями малеровского масштаба в наше время музыку не сочиняют, – уточнил Артём Михайлович. – Они или ракеты в космос запускают, или руководят корпорациями, странами, в общем совсем иными путями добиваются мирового господства и безграничной власти. А тут налицо не просто «комплекс Бога», тут нечто ещё гораздо большее: вот создал Творец этот мир из ничего за шесть дней – а я вам его творение сейчас воссоздам за один час сорок минут и за шесть частей. И да, это как задумано, так и работает: звуковая модель мира в натуральную величину. Общая теория всего.

Пригласить в качестве ведущего концерта Артёма Варгафтика была не просто гениальная идея, а истинное прозрение со стороны маэстро Сладковского. Кто ещё из ныне живущих смог бы так внятно изложить философские замыслы Густава Малера, который скорее был настоящим романтиком и жил в мире сказок Гофмана, чем трагедий Софокла.

Выйдя к переполненному залу, Артём Варгафтик сразу же предупредил, что произведение сложное – о сотворении мира – и длинное – сто минут, чем вызвал лёгкую оторопь у тех, кто попал в Государственный Большой концертный зал имени Салиха Сайдашева случайно, не ведая, насколько сложна и ответственна должность слушателя малеровских творений. А ведущий, между тем, продолжил своё повествование.

– Первый день самый напряжённый. Там две истории в одной – за каких-то 35 минут Малер успевает воздвигнуть скалистые горы до небес и поведать, что они ему рассказали, и лето торжествующе прошествует по всей Вселенной, из конца в конец, хотя Вселенная бесконечна, – Артём Михайлович сделал паузу, чтоб все мы смогли осознать масштабность замысла композитора. – Затем идут рассказы цветов на лугу и зверей в лесу. И тем, и другим только волю дай – они все тайны мироздания в открытом виде выложат. Особенно если говорят с Малером: мало кто умеет так спрашивать и так слушать. В четвёртой части наступает полночь, и появляется не просто голос, а голос великой русской певицы Ольги Бородиной – и звучат слова, которые представляют собой не просто стихи, пусть и очень загадочные, а самую настоящую мантру – заклинание. Это Фридрих Ницше. «Так говорил Заратустра». В пятой части – ангелы детским хором спели ему бесхитростную песню на народный текст из сборника «Чудесный рог мальчика». И, наконец, мы узнаём, что рассказала Малеру любовь. Вот тут человеческие голоса умолкают и уходят – и всего за полчаса одной только оркестровой музыкой Малер в своём сверхпроекте мироздания всё окончательно ставит на свои места. Потому что в его мире любовь – это такая же могучая природная сила как все остальные, но только ещё немного сильнее. Потому что именно за ней остаётся последнее слово. И как она скажет, так всё и будет.

Именно так выглядела литературная программа Третьей симфонии в июне 1896 года, когда композитор завершил её сочинение. Но к первому её исполнению, которое состоялось ровно через шесть лет – в июне 1902 года, Густав Малер отказался от этих пояснений. Поэтому и мы не будем претендовать на абсолютную правильность этой трактовки. Хотя в устах Артёма Варгафтика она смотрится не только весьма привлекательно, но и весьма убедительно.

Впрочем, романтическая космогония Густава Малера и его дионисийство в замысловатом символическом ряду музыкального нарратива оказались близки и маэстро Сладковскому. Симфония в его интерпретации накатывает, как природная стихия, вовлекая в свои объятия всех и каждого. При этом ни в музыке, рождающейся по мановению дирижёрской палочки, ни в телодвижения маэстро нет ничего лишнего, ни одного лишнего звука, ни одного избыточного пластического высказывания дирижёра, – всё на своих местах, всё – очень точная формула. Такое исполнение лишь подчёркивало немецкие гены, роднящие композитора и дирижёра.

Образ огромных движущихся масс вставал вместе с рельефной темой восьми валторн в унисон, пением деревянных духовых инструментов и трелями струнных. Медные духовые и ударная группа с оттеняющими их струнными воздвигли горы до небес, под празднично-военный марш куда-то бравурно прошагало лето, будто на первомайскую демонстрацию, звукопись жесточайшей борьбы и трагических столкновений напомнила о нагромождениях скальных обломков и камней, в садово-парковом искусстве символизирующих первобытный хаос. За мощью угрюмых скал следовали нежность цветка, воспетая гобоем и фигурациями пицци­като струнных, и тёмные глубины душ лесных зверей, тут уже в ход идут и флейтовый наигрыш, и почтовый рожок, и дрожащие струны виолончелей, и предостерегающие контрабасы. Жизнь животных и птиц узнаваемо рисуется деревянными духовыми инструментами и низкими струнными, размашистыми арфами и устрашающими вскриками рожков.

Почему же Александр Сладковский медлил с представлением Третьей малеровской симфонии в интерпретации своего оркестра? Во-первых, она сложная для музыкантов, во-вторых, требует расширенного состава – кроме музыкантов для её исполнения требуются ещё и певцы. Должно было слишком многое сойтись на небесах, чтобы к Государственному академическому симфоническому оркестру Республики Татарстан присоединились Академический Большой хор «Мастера хорового пения» радио «Орфей», хор средней специальной музыкальной школы при Казанской государственной консерватории имени Н.Г. Жиганова в казанском варианте исполнения и Большой детский хор имени В.С. Попова в московском и блистательное меццо-сопрано Мариинского театра Ольга Бородина.

– Я так давно это не пела, что можно считать, у меня опять премьера, – улыбнулась Ольга Владимировна. – А музыку Малера я очень люблю.

Глубокий мягкий голос Ольги Бородиной, ассоциирующейся у завзятых меломанов с образами страстных и властных героинь, холодновато и несколько отстранённо выводил: «O Mensch! Gib acht! Was spricht die tiefe Mitternacht?» И даже те, кто не владел немецким языком, зябко ёжились от трансцендентности происходящего. А пела она о том, что хотя мир – это скорбь, но радость всё равно возвратится в свой кровный, вековечный дом. Этот путаный текст принадлежит Фридриху Ницше, он включил его в весьма нелогичную, нелинейную и, прямо скажем, полубредовую историю под названием «Так говорил Заратустра».

И вдруг звон колокольцев. И чистые детские голоса. И наступление нового прекрасного дня. «Es sungen drei Engel einen süßen Gesang, mit Freuden es selig in dem Himmel klang». Для тех, кто не понял, перевожу: «Три ангела пели сладостный напев, радостно и блаженно звенел он в небесах». Внезапно радостная музыка принимает мрачный оборот, когда солистка, немного оправившись от своего ницшеанского опыта, жалуется на своё греховное состояние и плачет, трогательно прося пощады. И дети-ангелы даруют ей рецепт спасения: «Liebe nur Gott!». В смысле, «люби только Бога».

Финал-апофеоз – всепобеждающая любовь – самая малеровская из всех частей Третьей симфонии: широкая мелодия скрипок, лирически насыщенный напев виолончелей, сверкающая медь, героические удары литавр, мощный полнозвучный струнный хор, переливчатый поток внутренней силы, как будто льющейся из глубины души. Густав Малер утверждает слияние ницшеанского «сверхчеловека» с Богом, которого Фридрих Ницше отверг, и завершает творение нового мира.

Александр Сладковский в эти мгновения переполнен позитивной энергии, его эмоции готовы вырваться наружу, сияющие глаза откровенно говорят об этом. И оркестранты не могут не поддаться этому напору. Да они и не сопротивляются. Они сами полны взволнованности и переживаний.

– На мой взгляд, публике не так важно, какую музыку ты выбрал, слушателю важно, как ты её преподносишь, – как-то сказал Александр Витальевич. – Аудитория чувствует эмоциональное состояние музыканта: ты искришь или просто отрабатываешь номер? Это может быть Чайковский, Рахманинов, Брукнер или Малер, кто угодно. Публике важно, как ты это играешь, вложил ты душу туда или нет.

Сегодня его слова нашли живое подтверждение.

Это было одновременно и мощно, и красиво. Как гранитная скала, выступающая в бурлящее море, в объятьях хрустальных брызг бирюзовых волн.

Источник: "Казанский репортер"