Государственный академический симфонический оркестр Татарстана почтил память Сергея Рахманинова. На концерте, посвящённом 150-летию композитора побывал культурный обозреватель «Казанского репортёра».

«Что такое музыка?! – вопрошал сам себя Рахманинов и тут же отвечал. – Это тихая лунная ночь; это шелест живых листьев; это отдалённый вечерний звон: это то, что родится от сердца и идёт к сердцу; это любовь! Сестра музыки – это поэзия, а мать её – грусть!» Незаконченный набросок, найденный в бумагах Сергея Васильевича, в котором ничего нет ни о нотах, ни о тембрах, ни о голосоведении, только вечная идея, смысл которой в самом по себе существовании мира. Впрочем, сам композитор именно так и исполнял свою музыку – выражение чистого духа, философское понимание и ощущение сущего, любовь к жизни как вечному процессу. Редкий музыкант может достичь таких высот понимания музыки Сергея Васильевича.

Имя Рахманинова занимает особое место и в судьбе художественного руководителя и главного дирижёра Государственного академического симфонического оркестра Татарстана профессора Александра Сладковского.

– Помню с детства, как моя мама-пианистка играла знаменитую Прелюдию до-диез минор Рахманинова, – рассказывает он. – И мне, шестилетнему малышу, безумно хотелось выучить её самому – эта музыка меня приводила в какое-то неистовство. И потом многие знаковые вещи происходили в моей карьере, когда со мной был Рахманинов. Я обожаю его дирижировать, многие партитуры исполняю наизусть. Для меня он – абсолютный Бог. Вся моя жизнь прошла под светом его музыки. Рахманинов – это океан, в который мы погружаемся и пробуем, есть ли там дно. Мы с оркестром переиграли всю его музыку, она постоянно в нашем репертуаре. В этой музыке – вся жизнь: и слёзы, и радость, и печаль, и величие, и скорбь.

Одним из первых после приезда Александра Витальевича в Казань в российском музыкальном пространстве возник фестиваль «Белая сирень», посвящённый Рахманинову.

– У меня спрашивают, почему Рахманиновский фестиваль в Казани, – улыбается Александр Витальевич. – А как иначе? Рахманинов дружил с Шаляпиным, как мы с Денисом Мацуевым. Если есть Шаляпинский фестиваль, то должен быть и Рахманиновский.

Нынче, в юбилейный год композитора, этому музыкальному торжеству будет отдано шесть майских вечеров, на которых выступят лучшие пианисты современности Константин Хачикян, Иван Бессонов, Денис Мацуев, Ева Геворгян, Шио Окуи и Максим Могилевский, а за дирижёрский пульт в очередь с Александром Сладковским встанут Хаожань Ли, Эдуард Топчян, Кристиан Кнапп, Кристофер Чен и Владимир Федосеев.

Но торжества в честь 150-летия Сергея Рахманинова – не одноразовое мероприятие. По замыслу Александра Сладковского к 80-летию со дня смерти самого русского композитора, которое тоже выпало на нынешний год, Государственный академический симфонический оркестр Татарстана подготовил удивительную программу самых проникновенных рахманиновских произведений. В Казани этот вечер случился за три дня до скорбной даты, а в Московской государственной академической филармонии в рамках собственного абонемента – в тот самый день, когда Рахманинов покинул этот мир.

Вместе с блистательными татарстанскими оркестрантами на сцену Государственного Большого концертного зала имени Салиха Сайдашева в качестве солиста вышел ещё один прославленный музыкант – Константин Емельянов. Его, выпускника Московской консерватории имени Петра Ильича Чайковского и Сицилийской фортепианной академии имени Сергея Васильевича Рахманинова в Катании, музыковеды не сговариваясь объявили главным открытием XVI Международного конкурса имени Петра Ильича Чайковского, хотя ему там досталась не только III премия и бронзовая медаль, но также звание «Артист Радио России» и приз зрительских симпатий от читателей журнала «Музыкальная жизнь». «Это такая тихая суперзвезда: в нём нет модной агрессивности, но оторваться от его игры невозможно. Светлая голова, светлая душа, необычный, ласкающий ухо звук, – писала Наталья Зимянина о Константине Емельянове в “Российской газете”. – Когда после “Вариаций на тему Корелли” Рахманинова Емельянов под овации шёл по сцене за кулисы, непонятно было: то ли чёрная рубашка на нём из блестящего шёлка, то ли она насквозь промокла». А председательствующий в том конкурсном жюри Денис Мацуев заявил о пианисте: «Он глубокий, тонкий музыкант, интересно мыслящий, с таким аристократическим звуком. Емельянов будет обязательно иметь огромную карьеру».

И вот прошло без малого четыре года. Константин Емельянов – лауреат ряда престижных международных конкурсов, артист Yamaha, ведёт активную концертную деятельность в России и за рубежом…

– Имя Рахманинова и его творчество давно переросло рамки только русского музыкального поля, и не только музыкального, – убеждён Константин Александрович. – Это такая фигура, которая давно существует вне каких-либо границ. Его музыка зачастую даже превосходит саму фигуру автора и открывает удивительные возможности для интерпретации, не связанной ни с личностью композитора, ни с контекстом, в котором создавалось произведение. Интересно бывает узнавать отклики слушателей: люди слышат совсем не то, что ты закладываешь в исполнение. Бывают такие интересные образы, которые я даже на каком-то подсознательном уровне не вкладывал. И это самое ценное для меня. Иногда это даёт какие-то толчки для переосмысления и сочинений композиторов, и собственного творчества.

Рапсодия на тему Паганини для фортепиано с оркестром, исполненная Константином Емельяновым, – своеобразное прочтение Рахманиновым знаменитого 24-го Каприса для скрипки итальянского композитора. Это произведение, уникальное в истории музыки как по неповторимому стилю и трактовке вариационного цикла, так и по замыслу и содержанию. В нём отчётливо прослеживаются синтез американской и европейской традиций.

– Это особенное произведение оркестрового репертуара Рахманинова, которое он написал в эмиграции, в Америке. В нём больше, чем в других произведениях, чувствуется влияние двадцатого века в целом – и стилистически, и джазовые интонации слышны в большом объёме, и в гармонии он позволяет себе в большей степени выход русской романтической традиции, но здесь есть и невероятное чувство ностальгии по Родине, по русской культуре, по людям. Это не может не трогать, – признался Константин Александрович.

Композиция, посвящённая 24 капрису Паганини, состоит из двадцати четырёх вариаций, ставших сейчас популярнее оригинальной скрипичной версии. В ней Рахманинов развернул картину эмоциональных переживаний от ностальгии до дьявольских страстей, сменяющихся смирением. Интеллектуальный пианизм Константина Емельянова, его проникновение в творческую мысль Рахманинова, тщательность работы над соответствием звукового исполнения стилю композитора заворожили зал настолько, что в течение получаса – столько приблизительно звучит Рапсодия – эмоциональная связь слушателей и исполнителя не прервалась ни на мгновение.

– У меня не было таких страниц в биографии, как у Рахманинова, но почему-то во мне это максимально сильно откликается – самые печальные, самые трагические его ноты в его музыке. Мне кажется, что он, как никто другой, смог передать глубокую щемящую боль. Но при этом, это никогда не уходит в сентиментальные крайности. Знаете, самая сильная скорбь – она сухая, она без слёз, она очень острая, внутренняя. И это как раз про Рахманинова.

Лирическим, пронзительно щемящим получилось у пианиста и исполненная им на bis Прелюдия до-диез минор – одно из самых известных и популярных произведений композитора, являющееся второй частью цикла из пяти ранних рахманиновских пьес-фантазий. Стремительные пассажи, подобные буре, срывались с клавиатуры, но что удивительно, при виртуозном, технически непревзойдённом мастерстве в игре Константина Емельянова, в его манере нет ничего внешне эффектного. Скромно, без агрессивного напора, свойственного, например, Денису Мацуеву, пропуская произведение через себя, он раскрывал музыку Рахманинова с неизвестной слушателям стороны, а потому ему хотелось внимать до бесконечности.

Выступление Константина Емельянова обрамляли оркестровые произведения Сергея Рахманинова, первым из которых прозвучала Симфоническая фантазия «Утёс», созданная композитором под настроением от пронзительного лермонтовского «ночевала тучка золотая на груди утёса великана».

Период создания этой музыки связан в биографии Сергея Васильевича с разрушенными мечтами о семейном счастье – двадцатилетнего юношу как потенциального супруга генеральской дочери категорически отвергли её родители. В своих письмах он писал, что теперь ему «только и доставляет удовольствие смотреть на чужое счастье». Сохранился экземпляр партитуры, на котором, спустя пять лет после создания «Утёса», Рахманинов написал: «Дорогому и глубокоуважаемому Антону Павловичу Чехову, автору рассказа На пути, содержание которого служило программой этому музыкальному сочинению». Чеховская история о случайной встрече и соприкосновении душ двух разновозрастных героев тоже предварена этими двумя лермонтовскими строчками. Однако «Утёс» отнюдь не иллюстративен и не может быть полностью описан ни Лермонтовым, ни Чеховым…

Едва с уст ведущего слетело имя художественного руководителя и главного дирижёра Государственного академического симфонического оркестра Татарстана профессора Александра Сладковского, переполненный зал взорвался аплодисментами. И овации вспыхивали с новой силой всякий раз, как маэстро появлялся из-за кулис или, окончив дирижировать, разворачивался лицом к залу. И это было объяснимо простой человеческой логикой: люди стосковались по тому, кто сумел возвысить исполнительское мастерство симфонической музыки на недосягаемую высоту, ведь Александр Витальевич до этого вечера не выходил на сцену Государственного Большого концертного зала имени Салиха Сайдашева почти два месяца.

Скорбно начинается «Утёс». Низкие струнные и фаготы воссоздают состояние глубокой тоски и одиночества. Маэстро сосредоточен и суров. Его импульсивные посылы ловят оркестранты, чтобы облечь в звуки. Но вот в пассажах флейты возникает нечто светлое и грациозное. И дирижёр словно молодеет на глазах. Он становится порывист в своих движениях, открыт и исполнен романтическими чувствами. Рахмановский психологизм Сладковский дополнил глубокой исповедальностью, которая лишь добавила многогранности исполняемой музыке.

Сам композитор всячески стремился спрятать эти свои юношеские откровения о чистой любви и после смерти той, в которую был так искренне влюблён, постарался вычеркнуть из своей памяти и памяти окружавших его людей эмоциональные подробности своих чувств. Так, обычно, прячут от чужих любопытствующих глаз глубоко личностное и дорогое.

Но Александр Витальевич, при всей своей закрытости – о нём известно лишь то, что он позволяет о себе знать, не боится в звуках рассказывать о самом сокровенном, что творится в его душе. Мимика, пластика телодвижений и выразительная манипулятивность рук выдают потаённые секреты его личной жизни.

Симфония № 2 ми минор, opus 27, занявшая всё второе отделение концерта, имеет особое значение в жизни маэстро Сладковского. С ней связан его дирижёрский дебют. Он исполнял её на одном из консерваторских экзаменов, готовясь к Прокофьевскому конкурсу. Его первая международная поездка тоже связана с ней: Александр Витальевич дирижировал её в Белграде, в Сербской филармонии. Сегодня уже невозможно сказать точно, в который раз он дарит этот безусловный рахманиновский шедевр меломанам.

Работу над этим произведением Рахманинов вёл в тайне, однако зимой 1907 года в немецкой газете появилась новость о завершении его Второй симфонии. На самом деле она ещё не была переписана начисто, но к композитору было приковано всеобщее внимание: после оглушительного провала Первой симфонии от него ждали новой. Премьера состоялась 8 февраля 1908 года в Петербурге. Рецензент «Русской музыкальной газеты» писал: «Новая симфо­ния есть, прежде всего, своё, рахманиновское, свободно порождённое внутренним миром тонкого и цельного художника, самостоятельно ду­мающего, чувствующего, переживающего». Единственным крупным недостатком симфонии сочли её длину – около часа общего звучания.

Сдержанно-сурово, напоминая стилистику последних симфоний Петра Ильича Чайковского, зазвучали виолончели и контрабасы. Затем запели скрипки – широко, словно рисуя картины бесконечного простора. Мягко и грациозно заговорили деревянные духовые. Но всё напряжённее становится пульсирующая мелодия, рассыпая в зыбком воздухе Государственного Большого концертного зала имени Салиха Сайдашева восхождения, изгибы, завитки и колыхания рахманиновской музыки.

– Работа с Государственным академическим симфоническим оркестром Татарстана такой заряд энергии – и от оркестра, и от маэстро, и от публики. Очень тёплый приём. Концерт прошёл на таком невероятно мощном энергетическом накале. Это всегда безумно приятно. Хочется жить и творить, – признался после завершения этого знакового вечера Константин Емельянов.

И с ним оказались согласны все без исключения меломаны, пришедшие на концерт. Более десяти минут они скандировали «bravo» и купали в овациях музыкантов. Честно признаюсь, что подобного на выступлениях с хорошо известной, обкатанной, беспремьерной программой, я не припомню. Да и маэстро не выдержал шквала обрушившихся на него эмоций и обратился к собравшимся:

– Знаете, что я вам хочу сказать, что я по вам так скучал. И конечно по оркестру скучал. Ведь это моя семья, мои родные дети. Казань мой любимый город. Когда я играю для вас, я играю как в последний раз, как будто через пять минут жизнь закончится. Мои дорогие, спасибо вам за такой тёплый приём! Спасибо, что вы нас бережёте! Ваши молитвы – это наше счастье, ваши молитвы – это наша сила!

Разъезд зрителей после концерта был неспешным. То здесь, то там слышались восторженные монологи об исполнительском уровне оркестрантов, которые заканчивались всегда одинаково: надеждой, что встречи с маэстро будут более частыми.

Источник: "Казанский репортер"

« назад