Международный органный фестиваль в Казани: Музыка скорби, печали и надежды
В Казани завершился IV Международный органный фестиваль. Культурный обозреватель «Казанского репортёра» рассказывает о контрастах заключительных концертов.
Разрывный грохот барабанов, усиленный напряжённым гудением органного чрева, ударил в каменные своды Государственного Большого концертного зала имени Салиха Сайдашева. Скрежещущий металлический звук органа, подавив собою ударные, нарастал при полном безмолвии оркестра. И вдруг пронзительный плач скрипок оборвал орган…
Когда в 1966 году в Ленинградской филармонии готовилась премьера «Поэмы памяти погибших в годы блокады Ленинграда» Андрея Петрова для органа, струнных, четырёх труб, двух фортепиано и ударных, композитор попросил вместо музыковедческого анализа написать: «Немало лет прошло с суровых дней блокады Ленинграда, и кажется, что сейчас уже ничто не напоминает об этом. Но стоит перелистать стихи тех времён Ольги Берггольц или очутиться среди скорбных скульптур Пискарёвского кладбища, как перед глазами встаёт драматическая картина борющегося города. Пройдут десятилетия. Люди узнают новые планеты и навсегда простятся с войнами. Но никогда из их сознания не исчезнет память о подвиге города, подвиге, превратившемся в вечную легенду о стойкости человеческого духа. Из этих раздумий родился замысел поэмы, посвящённой памяти погибших в годы блокады Ленинграда».
Казанцы на нынешнем Органном фестивале впервые услышали это щемящее произведение, в котором сошлись скорбь по погибшим и величие их подвига. Печаль, выраженная в музыке Андрея Петрова, и сурова, и светла. Переклички труб рождают образ борьбы, жестокой и страшной, а скрипки парят над органным гудением, как горячий, воздух над Вечным огнём.
– Я всегда иду от того, что в английском языке слово дирижёр – conductor, у которого среди множества значений есть и перевод «проводник», в смысле материал, который ток проводит. И это самый главный секрет миссии дирижёра, – размышлял Антон Шабуров, художественный руководитель и главный дирижёр Ростовского академического симфонического оркестра, на один вечер вставший за дирижёрский пульт Государственного академического симфонического оркестра Татарстана. – Мы своеобразные проводники между замыслом композитора и слушателями посредством передачи своего вдохновения сначала музыкантам, а затем и залу. Здесь важнейшее, чтобы зритель, слушатель прожил определённое количество эмоций, чувств, которые заложил автор и даже которые, может быть, не заложил. Я очень не люблю фразу о том, что оркестр – инструмент дирижёра. Нет, мы сообщество творческих людей, в котором так получилось, что именно дирижёру доверено, с одной стороны, право, а с другой, ответственность определять, как будет звучать то или иное произведение.
Другим премьерным исполнением для казанцев стала духовная поэма «Верую» Алексей Шмитова для органа, кларнета и струнного оркестра. Известный российский органист, композитор, доцент Московской государственной консерватории, он в этот вечер солировал на IV Международном органном фестивале. Почти четыре десятилетия Алексей Шмитов ведёт активную концертную деятельность, выступая как в России, так и за её пределами.
– Это транскрипция хорового произведения, часть моей торжественной Пасхальной мессы, – приоткрыл историю создания своего произведения Алексей Михайлович. – Написана она была в Сирии, в Дамаске, где я работал пять лет, начиная с 2000 года, в основанном мною органном классе Консерватории, первом в арабском мире. И параллельно служил органистом Латинской церкви святого Антония, собственноручно восстановив там за три-четыре месяца очень симпатичный орган. В какой-то момент захотелось что-то написать для местного любительского хора. Так в 2004 году появилась эта месса на сорок пять минут звучания.
«Скульптурная» органная тема, сопровождающий её скорбный запев струнных, выполняющих роль хора, и солирующий кларнет, ведущий основную «певческую» теноровую партию, выстраивают галерею образов, созданных в главном догмате христианского вероучения – от ангельского света до тёмных страстей. Орган словно выстраивал иерархическую лестницу этих образов, его звуки лились откуда сверху, слегка прижимая слушателей к земле и заставляя их искать в себе внутренние силы, чтобы воспарить над земными искушениями.
– Я понимаю, почему дирижёры могут опасаться присутствия в партитуре органа, – уточнил Антон Александрович. – Инструмент этот очень коварный. Обычно органист не видит дирижёра. Здесь органная кафедра устроена так, что органист сидит лицом к дирижёру, что облегчает нам жизнь. Но нередко органист сидит спиной к дирижёру и вынужден пользоваться зеркалом заднего вида. Плюс природа органного звука очень непростая для того, чтобы её просто понять, а ещё надо же и пытаться этим как-то управлять или хотя бы совпадать. И, конечно же, сложно найти баланс. Орган везде разный в каждом зале. Были у меня среди немногих моих опытов и такие случаи, когда в ходе репетиций мы стремились добиться, чтобы хоть что-то было слышно кроме органа. Но если к этому инструменту найти правильный подход, то это феноменальная краска очень самостоятельная. Его созвучие с симфоническим оркестром открывает новые горизонты, масштабы, и мне это очень, очень нравится.
Sinfonia Sacra для органа и симфонического оркестра, созданная в начале прошлого века французским композитором и органистом Шарлем-Мари Видором, самим названием намекает на скрытую программу, возникшую в результате использования церковного гимна Nun komm' der Heiden Heiland («Приди, спаситель язычников»). Использование хоральных мелодий в инструментальной музыке – это отличительный стилистический приём Шарля-Мари Видора: вздохи и причитания человечества, выражаемые оркестром, тонут в солнечном свете органной мелодии, и этому ангельскому концерту земной оркестр внимает с изумлением и надеждой. Именно так прозвучало это произведение в тончайших нюансах игры Алексея Шмитова и татарстанских симфоников.
В концерте прозвучали и произведения, не включающие в себя партию органа, – вариации Антона Аренского на тему Петра Чайковского «Есть у Христа-младенца сад», одно из наиболее ярких произведений, посвящённых памяти Петра Ильича, наполненное в тончайших интерпретациях Антона Шабурова и Государственного академического симфонического оркестра Татарстана скорбью разных оттенков – от элегической до трагической, достигающей в кульминациях исключительного драматизма, и увертюра к опере «Тангейзер» Рихарда Вагнера, своеобразная симфоническая поэма на сюжет оперы, где столь же драматически противопоставлены праведность и чистота плотскому и чувственному.
В последний день Органного фестиваля за пульт встал молодой и самобытный дирижёр Нижегородского академического театра оперы и балета и Большого театра Иван Великанов. Выпускник Московской консерватории, получивший образование как вокалист, исполнитель на органе и клавесине, композитор и оперно-симфонический дирижёр, он родился в Париже в семье советских эмигрантов. И эта сторона его биографии более всего привлекает арт-журналистов и музыкальных критиков.
Его прабабушка была дочкой миллионера, увлеклась революцией, сбежала из дома, пошла учиться на рабфак, там с кем-то случайно заговорила по-французски и её разоблачили. Его дедушка – поборник свободомыслия, за участие в политическом кружке был сослан в лагерь, потом сумел эмигрировать со всей семьёй, в Париже был рукоположен в священный сан и служил в церкви на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. Его мама – известный специалист по истории раннего иудаизма, доктор культурологии, и папа – программист-математик, разработчик проекта в области электронной демократии, в 1993 году с двумя детьми вернулись в Россию.
– Меня часто спрашивают, почему я, имея французское гражданство, не вернулся во Францию, как моя сестра, – не раз пояснял любопытствующим Иван Кириллович. – Но мы уехали из Франции, когда мне было семь лет, а ей – одиннадцать. Она билингв, ей даже сны снятся на разных языках. А я, хоть и неплохо говорю на французском, английском и итальянском, не могу сказать, что прекрасно знаю эти языки. Мой родной язык – русский, я на нём думаю, говорю, пишу и читаю.
Иван Великанов – мультиинструменталист. Помимо клавишных – клавесина и органа, – он владеет игрой на старинном духовом инструменте XVI-XVII веков цинке, на предках гобоя – шалмее и бомбардах и на маленьком портативном органчике XIII-XIV веков – органетто. И, говоря о нём, как мне кажется, в первую очередь следовало бы говорить о том, что он – особо утончённая личность, остро чувствующий человек, который тяготеет к культуре и искусству в самых разнообразных его проявлениях.
Использовав в целом немецкую рассадку симфонического оркестра, Иван Великанов смог добиться нежнейшего звучания инструментов, когда орган составной частью вливается басовые струнные. Трагическая увертюра Иоганнеса Брамса, рождённая под впечатлениями от «Фауста» Иоганна Вольфганга фон Гёте, но программно не связанная с литературным первоисточником, в интерпретации Ивана Великанова стала рассказом о напряжённой внутренней жизни человека, переживающего духовный кризис, а Симфония № 78 Йозефа Гайдна, несмотря на то что написана в миноре, сохранила нежную элегичность светлой мажорной тональности и романтическую взволнованность юношеского предвкушения борьбы с несправедливостью.
Солистом заключительного концерта стал музыкант из Королевства Нидерландов Жан-Пьер Стайверс, выступавший ранее под псевдонимом «Летучий Голландец», – одновременно органист-виртуоз, выпускник Маастрихтской консерватории и Амстердамской консерватории имени Свелинка, и музыковед, специализирующийся на западноевропейской церковной музыке.
С его женой, японской органисткой Хироко Иноуэ, казанские меломаны уже не раз встречались на концертах Международного органного фестиваля, а вот сам Жан-Пьер Стайверс играет с Государственным академическим симфоническим оркестром Татарстана, кажется, впервые. Хотя с органом в Государственном Большом концертном зале имени Салиха Сайдашева он знаком: в прошлые годы Жан-Пьер Стайверс бывал в Казани. «Этот европейский музыкант стоит того, чтобы его послушать», – безапелляционно заявила японская газета «Tokyo Shimbun». И казанцы в полной мере солидарны с этим.
Исполняя Концерт для органа и струнных ля мажор BWV 1055 Иоганна Себастьяна Баха, Жан-Пьер Стайверс несколько волновался и это нашло отражение в звучании инструмента. А вот Симфония № 2 для органа с оркестром Феликса Александра Гильмана, приверженца литургической музыки, как мне показалось, была более понятна исполнителю, а потому и более свободно сыграна. Размышления о мире как Божественном творении, которое не всегда бесконечная радость, но и очищающее душу страдание, рождались в активном противостоянии взволнованных струнных и патристически величественного органа.
Исполненная на bis девятая часть «Энигмы» Эдуарда Элгара оставила слушателям и исполнителям огромный простор для воображения. Сам композитор говорил, что в «Энигме» он выражает чувство одиночества художника. Могучий охотник, возмутивший весь народ против Господа, тиран Нимрод, давший название девятой части «Энигмы», – символ антихристовой гордыни, первый, кто стал воевать с другими народами. В интерпретации Ивана Великанова и Жан-Пьера Стайверса это произведение оказалось наполнено болезненной тоской по утраченной чистоте и непорочности и надеждой на возврат к ним.
Источник:
« назад