В Казани, Санкт-Петербурге и Москве прозвучала Симфония № 7 ми минор Густава Малера. Премьеру Государственного академического симфонического оркестра Республики Татарстан услышал культурный обозреватель «Казанского репортёра».

Густав Малер говорил, что для него «писать симфонию – значит всеми средствами имеющейся техники строить новый мир». Художественный руководитель и главный дирижёр Государственного академического симфонического оркестра Республики Татарстан Александр Сладковский в малеровской вселенной, прежде всего, выделяет «чувство щемящей боли, проходящей через все симфонии, лейтмотив человеческой обречённости». Возможно, именно поэтому в качестве пролога к Симфонии № 7 ми минор – «невероятный сгусток боли и всё-таки надежда на свет, очень ярко вспыхивающий в финале» – в Казани он поставил литературно-музыкальную композицию по повести Александра Пушкина «Метель» Георгия Свиридова, тем самым обеспечив целостность концертной программе. Москвичи и питерцы оказались обделёнными этой чрезвычайно значимой концептуальной частью публичной исповеди маэстро.

Три «М» сошлись во едино, чтобы Государственный Большой концертный зал имени Салиха Сайдашева был не то, что наполнен, но переполнен жаждущими стать причастными этому историческому событию.

Вновь завьюжило, запорошило

Вечер открывали потрясающие в своей простоте текст пушкинской «Метели» в восхитительном прочтении Вениамина Смехова и симфонические иллюстрации к ней Георгия Свиридова в сентиментально-романтической интерпретации Александра Сладковского.

И это была первая «М» из трёх.

Девять месяцев назад казанцы впервые услышали, как читает ироничную пушкинскую повесть Вениамин Смехов – не только великий актёр и талантливый литератор, но невероятный чтец, умеющий передать всю богатую гамму интонаций и характеров всех персонажей прозаического произведения. В его интерпретации это произведение из цикла «Повести покойного Ивана Петровича Белкина» обрело глубокий философский смыл. Развивая мотив судьбы и предопределения в жизни человека, он предварил стихотворный эпиграф «Метели» из баллады Василия Жуковского «Светлана» собственным – из пушкинских «Бесов»:

Мчатся бесы рой за роем

В беспредельной вышине,

Визгом жалобным и воем

Надрывая сердце мне…

– «Метель». Одна из новелл. Читаю в который раз, и каждый раз как в первый, – признался Вениамин Борисович. – И колет, и щемит, и душа взлетает. Это и музыка слова, это и стихия, это и судьба. Мне как актёру приходилось многократно соприкасаться с необыкновенностью – чтобы не говорить ещё раз слово «гений», необычайностью пушкинского слова. Любимые наши поэты – Маяковский, Ходасевич, Ахматова, Бродский, Высоцкий – каковы поэты! – для всех них есть предмет спора или сомнения, но Пушкин обходится без споров. И рядом с ним стоит Лермонтов. Две необыкновенные судьбы, два изгнанника…

Вениамин Смехов не читает Пушкина, он проживает его. И в этой сценической жизни нет места иронии над чувствами и перипетиями в судьбах российских провинциалов. Как нет такой иронии и в музыке Георгия Свиридова, прикоснувшегося к этой истории благодаря режиссёру и актёру Владимиру Басову, пригласившему композитора написать иллюстрации к кинофильму по мотивам пушкинской «Метели». И музыка стала настолько отдельным, важным героем кинокартины, что спустя десять лет Георгий Свиридов решил сделать симфоническую редакцию партитуры.

Сколько боли, сколько щемящей тоски было в прочтении музыкальных иллюстрации Александром Сладковским! Иногда казалось, что сердце не выдержит и разорвётся под напевы гобоя, скрипки, виолончели или флейты. Но когда смолкли последние аккорды, когда отзвучали последние слова пушкинской повести, всё же осталось послевкусие, выраженное в самом конце семидесятых годов прошлого века Давидом Самойловым: «Пока в России Пушкин длится, метелям не задуть свечу».

Чтоб с курса не сбиться в ночи…

Вторая «М» вслед за пушкинской «Метелью», конечно же, – Малер.

Самое проблемное произведение австрийского композитора – а именно так до сих пор характеризуют Симфонию № 7 ми минор многие выдающиеся малерианские ученые – стало для Александра Сладковского исповедальным. За четыре месяца, прошедших с тех пор, как казанцы видели маэстро в работе с оркестрантами, он, по всей вероятности, многое пережил и многое перечувствовал. Казалось, что музыка изливалась из глубин его души, тех глубин, что лежат далеко за пределами сознания.

Мало того, что Седьмая симфония технологически самая сложная и для оркестра это огромное испытание, поскольку практически у всех инструментов имеются сольные эпизоды, а само произведение длится полтора часа, так ещё и философия здесь поистине космических масштабов. И всё же Государственный академический симфонический оркестр Республики Татарстан сумел поднять эту титаническую ношу.

Когда Александр Сладковский говорит, что эта Симфония близка ему по масштабности и мироощущению, то, скорее всего, он имеет ввиду те образные колористические эффекты и многочисленные вариативные и полифонические техники, которые в прихотливой изменчивости тончайших нюансов воссоздают мучительный поиск пути к истине и пути к свету.

С первых нот – медленного вступления си минор, которое запускается тёмной мелодией, исполняемой валторной, – пробуждается какое-то неясное, может быть, ещё мало выраженное, но уже ощутительное сознание необходимости чего-то нового, свежего, способного вытеснить затхлый, спёртый воздух, мешающий вздохнуть полной грудью.

Дирижёр был полон решимости, его движения были резкими и уверенными, он словно вёл битву с кем-то невидимым нам, то отважно бросая корпус вперёд, то пружинисто вздымаясь над подиумом, то пронзая своей палочкой плотную, вязкую завесу, сотканную из переплетающихся между собою звуков струнных и духовых. Исполняя Малера, маэстро вторгся в тёмный, подспудный мир, где даже единство личности тает и человек перестает быть самим собой, чтобы, пройдя его, на личном примере показать дорогу всем нам, сидящим в зале. И пот крупными каплями струился по лицу Сладковского.

– Я лишь пытаюсь выйти из того кризиса, в котором оказался, – пояснил Александр Витальевич. – Пока не очень получается. Надо дальше расти – вверх, ввысь, в бесконечность. У меня нет других решений.

Но путь вверх едва виден в музыке Малера. Его общие очертания лишь угадывались сквозь намеченное в звуках путешествие от заката до рассвета, сквозь мрак, местами разрываемый несколькими ослепительно яркими фразами. Всего лишь вспышка молнии, скажете вы, но за ней следовали другие.

И вот уже мощное tutti под грохот барабанов и звон литавр обнажило всю карнавальность реального мира. Сладковский взлетел над подиумом и в полуобороте финальным ударом пронзил воздух дирижёрской палочкой. Музыка мгновенно стихла. И тишина торжествующе поплыла над залом. Тишина – как неотъемлемая часть партитуры. Как знак того, что истина невыразима в звуках.

– В конце января сыграем Вторую симфонию, затем останется осилить Третью симфонию, и моя «идея фикс» – собрать полную коллекцию малеровских симфоний – будет осуществлена, – устало улыбнулся после концерта Александр Витальевич.

Но сердце верит в чудеса

Третья «М» – маэстро. Мечтатель, маг, мыслитель, мужественный, мачо…

Тринадцатый сезон – «двенадцать с половиной», поправляет он меня – для Александра Сладковского оказался не из лёгких. Сначала поползли слухи о возможном переходе его в столицу.

– Как я могу бросить детище, которое создавалось с таким трудом, с такой любовью? Нет. Нет, никогда. Я счастлив, что удалось собрать такую команду, – удивлённо парировал он.

Затем – перенос даты открытия сезона. Во время репетиции 24 сентября Александра Витальевича настиг гипертонический криз. Буквально за несколько часов до начала концерта он почувствовал недомогание, выбившее его из рабочего состояния на долгие месяцы.

Лишь в самом конце ноября он вновь вышел на сцену – не казанскую, а Teatro Petruzzelli в итальянском городе Бари, чтобы продирижировать Вторым концертом для фортепиано с оркестром Сергея Рахманинова, где солировал Николай Луганский, и Десятой симфонией Дмитрия Шостаковича.

Первого декабря стало известно, что маэстро стал лауреатом в номинации «Дирижёр» Большой оркестровой премии «440 Герц» за программу, исполненную Государственным академическим симфоническим оркестром РТ на сцене Концертного зала имени Петра Ильича Чайковского в Москве 23 сентября 2021 года. Тогда звучала Одиннадцатая симфония Дмитрия Шостаковича в рамках абонемента Московской филармонии. В пятницу на концертном вечере в Государственной академической капелле Санкт-Петербурга, где звучала малеровская Симфония № 7 ми минор, приз в виде статуэтки Александру Витальевичу был наконец-то вручён.

Сладковский не любит разглагольствовать, а потому его комментарий был краток:

– Жизнь моя – как Седьмая симфония Малера, это и боль, это и ощущение полного провала, это и мерцающее счастье, это и предвкушение чего-то совершенно уникального. У нас с женой будет сын в конце апреля – Александр Александрович, и мы его бережём, холим и лелеем. И я думаю, что в данный момент дороже для меня ничего нет. Не было, нет и не будет.

В жизни Александра Сладковского, как и в музыке Густава Малера, есть нечто восхитительно импульсивное, внезапное и подлинное, когда трагическую ночь без звёзд и лунного света вдруг пронизывает стая светлячков, волшебным призраком манящая в чувственный пейзаж мечты. И эту свою сентиментальную романтичность маэстро раскрывает в публичных исповедях, называемых концертами.

Источник: "Казанский репортер"

« назад