Concordia: философия в музыке и волшебство дирижирования
В третий вечер на XII Международном фестивале современной музыки имени Софии Губайдуллиной Concordia за пультом стоял самый философический из дирижёров – эстонец Андрес Мустонен. Культурный обозреватель «Казанского репортёра» попытался проникнуть в его замыслы.
Программа поражала смешением стилей, направлений и времён: в единый концерт были собраны произведения Дмитрия Шостаковича, Арво Пярта, Густава Малера, Гии Канчели и, конечно же, самой Софии Губайдулиной, давшей имя Международному фестивалю современной музыки. Конечно, все эти произведения уже проверены временем, что дало основание некоторым критикам усомниться в их правомерности существования в рамках фестиваля. Впрочем, Андрес Мустонен, составлявший программу, придерживается иного мнения:
– Для меня не существует деления на современную или старинную музыку. Для меня та музыка, которую я играю, всегда самая современная. Будь то произведения Малера, Брамса или Баха, из каждого сочинения я созидаю новое, которое говорит о сегодняшнем. Это не копия того, что я уже когда-то делал. Мы же не знаем, как надо играть эту музыку, поэтому её надо всё время открывать заново. Партитура для меня – как Святое Писание. Её нельзя прочитать. Её надо всё время читать. И каждый раз ты понимаешь тот смысл, который раньше и не замечал. Так что сам процесс осмысленного исполнения делает музыку современной. Это для историков и теоретиков существуют периоды в музыкальном творчестве. Но это же всё только слова. Для человека, который слушает, важно послание, заключённое в звуках. Я и от себя это требую, и от других хочу, чтобы в каждом исполнении звучала свежая, новая мысль. Concordia всегда состоит из произведений тех композиторов, которые близки Софии Губайдулиной. И то, что мы исполняем в этой программе – это лучшие друзья Софии Губайдулиной.
Открывшая вечер «Поэма-сказка» Софии Губайдулиной часто включается Государственным академическим симфоническим оркестром Республики Татарстан в свои программы, как своего рода знак и символ творчества композитора, давшего имя этому Международному фестивалю современной музыки. Для этого симфонического произведения София Губайдулина переработала свою музыку для детского радиоспектакля о похождениях мелка, рассказанных чешским писателем Милошем Мацоуреком. «Поэма-сказка» у Софии Губайдуллиной получилась удивительно зрелищной, звукопись так и просится в визуальные образы.
Но прочтение Андреса Мустонена поменяло акценты в восприятии «Поэмы-сказки». Драматизм истории мелка, растворившегося без остатка в своём творчестве, оркестранты возвели в ранг философской притчи. Напомню, что в сказке мелок мечтает нарисовать чудесные замки, прекрасные сады с беседками и море. Но день за днём он вынужден рисовать на доске скучные слова, цифры и геометрические фигуры, и при этом с каждым разом становится всё меньше и меньше, в отличие от детей, которые растут с каждым уроком. Постепенно мелок впадает в отчаяние, теряя надежду, что когда-нибудь ему позволят нарисовать солнце или море. Вскоре он становится таким маленьким, что его больше нельзя использовать в школьном классе, и его выбрасывают. Он оказывается в полной темноте и думает, что умер. Но эта предполагаемая тьма смерти оказывается карманом мальчика. Ребёнок выносит мел на дневной свет и начинает на асфальте рисовать замки, сады с беседками и море с солнцем. Мелок так счастлив, что даже не замечает, как растворяется в рисунке созданного им прекрасного мира.
– Как же это не современно? – Андрес Александрович вскидывает брови в изумлении. – София Губайдулина не просто актуальна, она приближается к нам. Она – чудо, она – гений! Её партитуры живут, это редкость сейчас, чтоб музыка по-настоящему жила. Очень много современной музыки не живёт вообще. Прозвучит один раз и всё, умирает. Музыка Софии Губайдулиной не умирает никогда. Она остаётся с нами как Брамс, Малер, Бах, Бетховен. А «Поэма-сказка» ведь произведение семьдесят первого года прошлого века. И ведь до сих пор оно говорит сердцу.
Андрес Мустонен кажется чародеем из сказки, когда вскидывает руки, дирижируя оркестром. Чёрный балахон, надетый на нём, на какое мгновение превращает маэстро в ворона – вещую птицу. Когда-то наши предки верили, что в ворона могли перевоплощаться Боги, потому, дескать, птице этой ведомы тайны жизни и смерти, она знает, где находится источник мёртвой воды и может предсказывать будущее. Мустонен пристально всматривается в оркестрантов. Его длинные пушистые седые волосы, небрежно разбросанные по плечам, пепельным дымом окутывают голову. И от этого зрительного образа музыка Софии Губайдулиной, колеблющаяся между атональностью и тональностью, кажется мистической и в некотором смысле инфернальной.
Чуть более десяти минут длится это мелодическое наваждение. А затем на смену ему приходит тот самый новый, дивный мир, который наполнен невыразимой тоской по несбывшемуся.
Концерт № 2 для скрипки с оркестром до-диез минор, opus 129, Дмитрия Шостаковича стал последним опытом композитора в жанре инструментального концерта. Ощущение абсурдности бытия, скоморошества жизни и мрачности перспектив не оставляет слушателей, хотя в первой части Концерта едва узнаваемо цитируется фрагмент из «Бубликов», вторая часть – печальное адажио, а третья напоминает обманчиво безмятежный вальсок, превращающийся в безумный танец. Солировал Даниил Коган – успешный представитель третьего поколения известной музыкальной династии. Ему всё же удалось передать мрачную красоту этого произведения, хотя скрипач и не стремился, похоже, к тому, чтобы найти с Государственным академическим симфоническим оркестром общие точки соприкосновения. Если оркестранты исполняют Концерт сдержанно-исповедально, то Даниил Коган – чрезмерно подчёркивая свои личные страдания.
– Скрипка – это особое наслаждение для меня, – улыбается Андрес Мустонен, сам культовый эстонский скрипач. – Даниил – это как внук мой по возрасту. А на сцене мы коллеги и друзья. Его дед – Леонид Коган – это же легенда! Какой звук! Он же открыл новые скрипичные обертоны. И у его внука есть внутри скрипичный звук. Я встречался с Леонидом, я помню это ощущение, а он-то не встречался, он родился через одиннадцать лет после того, как его дед умер. Но он унаследовал этот дух.
Даниил Коган много концертирует в России и за рубежом, в его послужном списке немало различных наград престижных конкурсов. Впрочем, его судьба была предопределена задолго до того, как он появился на свет, поскольку в родословном древе значится не только «Паганини ХХ века» Леонид Коган, но и скрипачка Елизавета Гилельс, пианист Эмиль Гилельс, скрипачи Павел и Дмитрий Коганы, пианистка Нина Коган, кларнетист Юлиан Милкис…
Он харизматичен и виртуозен. Но излишне влюблён в самого себя. Осознание значимости своего рода для мирового музыкального искусства, как мне показалось, мешает ему любить искусство в себе, приоритетно выдвигая любовь себя в искусстве. Оттого и Концерт № 2 для скрипки с оркестром Дмитрия Шостаковича в его исполнении превратился в некий маловыразительный эпатаж.
Арво Пярт написал свой Коллаж на тему BACH как поиск созвучий своему внутреннему миру в музыке старинных мастеров. Он был одним из первых авторов, освоивших полистилистический метод композиции. Обращаясь к произведениям Иоганна Себастьяна Баха, Пярт выстраивает диалог двух музыкальных стилей – барочного и авангардного. Он ищет Баха в современности и находит его. Андрес Мустонен бережно воспроизводит этот поиск, сохраняя верность авторским указаниям.
– Музыка – не только звук, но и тишина, – поясняет Андрес Александрович. – Между прочим, в «Поэме-сказке» это выражено очень ясно. А Пярт по сравнению с другими современными композиторами со своими звуками пришёл будто из другого мира. Музыка Пярта всегда даёт духовную пищу. Меня интересуют те композиторы, у кого это есть, в чьих произведениях живёт идея, музыка и тишина.
Потом был Густав Малер. Трогательное, нежное, лирическое Adagietto – четвёртая часть Симфонии № 5 до-диез минор – своего рода «песня без слов», исполняемая одними струнными при участии арфы. Это бессловесное объяснение в любви композитора его невесте стало чрезвычайно популярным как отдельное произведение лишь после того, как Лукино Висконти использовал его для музыкального сопровождения фильма «Смерть в Венеции», снятого по новелле Томаса Манна. Возможно, итальянского режиссёра натолкнула на идею выразить сущность трагического перелома в судьбе главного героя (которому, кстати, Томас Манн подарил имя и внешность Густава Малера) внутренняя мелодическая перекличка с другим произведением великого австрийского композитора, написанным на стихи Фридриха Рюккерта «Ich bin der Welt abhanden gekommen» – «Для мира я потерян». Андрес Мустонен привносит в Adagietto грустное опьянение красотой и понимание того, что мир стоит на опасном краю, за которым – бесцветная вечность. Возможно, это последнее наслаждение в нашей жизни – наслаждение неуловимо тающего прекрасного.
«Маленькая Данелиада» Гии Канчели – единственная казанская премьера в этот вечер. Сам автор назвал это произведение «Айне кляйне Данелиада», иронично подмигнув в сторону «Маленькой ночной серенады» («Eine kleine Nachtmusik») Вольфганга Амадея Моцарта. Пьесу для симфонического оркестра по мотивам музыки к кинофильмам «Кин-дза-дза» и «Слёзы капали» австрийцы даже превратили в балет – настолько она пришлась по душе постмодернистской Европе. Необычность этой пьесы заключается ещё и в том, что оркестранты во время исполнения несколько раз должны пропеть «ку».
Андрес Мустонен на сей раз вышел на сцену не с пустыми руками (до этого он дирижировал, не прибегая к дирижёрской палочке). Вместо указательного «жезла» маэстро использовал смычок, поскольку взял на себя обязанности не только дирижёра, но и скрипача. Солируя, он перемещался по сцене, время от времени указывая оркестрантам темп, силу звука, музыкальные акценты и очерёдность игры.
В его интерпретации это шутливое произведение слушателям вдруг показалось своеобразной квинтэссенцией времени. Пятая стихия – самая тонкая и чистая сущность материи – это и есть музыка, звучащая из недр человеческой души.
– Духовное состояние народа не стоит на одном месте, – размышляет Андрес Александрович. – Есть музыка, которая в какие-то моменты времени особенно нужна, а есть такая, которую сейчас мы не очень ценим, но она важна для человеческого духа. Если время очень закрыто, пессимистично, то вдруг открывается форточка и оттуда проникает свежий воздух, людям это нужно, не телу, а душе нужно. Это придаёт динамичность цивилизации. Мы живём в одной – христианской – цивилизации. И ей пять тысяч лет или четыре с половиной тысячи лет, если брать во внимание период Моисея. Я с ансамблем Hortus Musicus (в переводе с латыни – Музыкальный сад) исполняю еврейскую музыку, которая написана две с половиной тысячи лет назад. Понимаете? Нашей цивилизации очень важно чувствовать себя цивилизацией и общаться со всеми участниками этой цивилизации, разбросанными во времени. Их выбор не зависит ни от страны, ни от национальности, ни от политики. Это духовное общение наполняет радостью и оптимизмом всех нас.
Финальным аккордом стала «Лебединая песня» Арво Пярта. Это небольшое симфоническое интермеццо, посвящённое жившему в середине XIX века английскому священнику Джону Генри Ньюману и, по сути, представляющее инструментальный вариант пяртовского хорового сочинения Littlemore Tractus, – в программе вечера оказалось единственным написанным в этом веке. Программным содержанием интермеццо служат слова из проповеди Ньюмана: «Пусть Он поддерживает нас весь день, пока не удлинятся тени и не наступит вечер, и не затихнет оживлённый мир, и не завершится лихорадка жизни…» Музыка здесь воздействует на слушателя особым, тайным образом, близким столь любимой Пяртом идее безмолвной внутренней молитвы. И Андрес Мустонен провёл все линии-голоса со сдержанной простотой, мудростью и элегантностью, погрузив нас в таинство пребывания между светом и тьмой, между любовью и смертью.
Источник:
« назад