Четыре концерта, каждое из которых – событие мирового уровня, достойны того, чтобы быть описаны в мельчайших подробностях. Но, к сожалению, темпоритм современного информационного пространства не позволяет нам быть столь скрупулёзными в своих материалах. Многое из того, что хотелось бы сказать, останется за пределами опубликованных текстов. Но есть и то, о чём просто нельзя умолчать.

Во-первых, это высокий профессионализм музыкантов Государственного академического симфонического оркестра Республики Татарстан, способных почти non-stop проводить фестивали и концерты на таком уровне, о котором профессиональные критики пишут исключительно восторженными эпитетами.

Казалось бы, совсем недавно отгремел шквал аплодисментов в честь III Международного Органного фестиваля, а меломаны вновь до отказа наполняют Государственный Большой концертный зал имени Салих Сайдашева, чтобы стать причастными к новым успехам оркестрантов, привычно выступающим в отсутствие своего главного дирижёра и художественного руководителя Александра Сладковского.

В первый вечер его место на подиуме занял дирижёр сценического оркестра Мариинского театра Арсений Шупляков, выпускник Санкт-Петербургской консерватории, человек, который связан с той самой петербургской дирижёрской школой, которая гремит по всему миру уже много десятилетий. Победив на II Международном конкурсе дирижёров имени Валерия Халилова, он одновременно получил из рук председателя жюри Александра Сладковского сертификат на участие в одном из концертов 57-го концертного сезона Государственного академического симфонического оркестра Республики Татарстан.

– Мне не нравится диктатура в дирижёрской профессии, – прояснил Арсений Викторович своё credo. – На мой взгляд дирижёр обязан иметь своё собственное мнение и видение той или иной партитуры. И классная работа дирижёра получается тогда, когда на концерте он слышит именно то, что до звучало у него в голове.

К сожалению, мне не удалось установить идентичность оркестрового звучания и интерпретационных задумок Шуплякова, когда над залом бушевала Симфония №5 до-диез минор Густава Малера. В неистовой музыке последнего симфониста-романтика было всё – и борьба за иллюзии, и противоборство добрых и злых сил, и мучительное волнение человека, стремящегося обрести внутреннюю гармонию. Шупляков был резок в своих движениях, абсолютно точно расставляя все акценты, замысленные им, но музыкантам словно и не требовалось это, поняв дирижёра с первой репетиции, они уверенно вели свои партии.

Симфония льётся нескончаемым потоком, повторяется, видоизменяется, становится то более ласковой, светлой, простодушной, то невыносимой как вспышка мучительной сердечной боли, то взволнованной, порывистой, бурлящей, захватывающей слушателя всего, без остатка, и увлекающей в водовороты переплетающихся мелодий.

– То, что я по первой профессии ударник, даёт мне большое преимущество, так как палитра ударных инструментов в оркестре, особенно в музыке двадцатого и двадцать первого веков огромна. И здесь очень важно, чтобы дирижёр на сто процентов понимал возможности каждого инструмента. Я никогда не делаю акцент на работу с определённой группой инструментов, но, когда ударники знают, что за пультом стоит дирижёр, который услышит и увидит всё, что они делают, который знает абсолютно точно, как это должно звучать, они готовятся очень тщательно, – размышлял Арсений Викторович.

Переда­ча ещё незаконченного мелодического построения от одних инструмен­тов другим – типичный метод малеровской оркестровки. От исполнительской слаженности здесь зависит очень много. Но для Государственного академического симфонического оркестра Республики Татарстан сыгранность в исполнении малеровских произведений – давно пройденный этап. Ещё в самом начале своего пути, когда Натан Рахлин, чьё имя носит фестиваль, только формировал оркестр, он ставил сверхзадачу – подвести музыкантов к тому малеровскому сверхсодержанию, которому требовались отформатированные групповые составы и потрясающая дисциплина исполнения. Александр Сладковский продолжил путь, начатый основателем нашего симфонического коллектива.

– Это абсолютная бездна, космос, – охарактеризовал малеровскую музыку Александр Витальевич. – Готовность к малеровским партитурам – это показатель профессионализма любого симфонического оркестра высшей лиги. И Малер – та ступень, без которой невозможен Шостакович…

В этот вечер казанским меломанам предоставилась возможность сравнить этих двух гениев, поскольку в программе стоял Концерт №1 для виолончели с оркестром ми-бемоль мажор Дмитрия Шостаковича. Объясняя такое построение фестивального выступления, Арсений Шупляков подчеркнул:

– Их судьбы часто связывают, считая Шостаковича духовным преемником Малера, а их идеи постижения тайн мироздания – общими. Малер говорил, что писать симфонию – значит, всеми средствами имеющейся техники строить новый мир, а ведь это так близко Шостаковичу. Да, Шостакович более близок нам по духу и менталитету, историческому багажу пережитого, а проблема сложности восприятия музыки Малера остается актуальной и по сей день. Но что интересно: «загадочная популярность» австрийского композитора и мистический интерес к его творчеству не просто не утихают, а возрастают с каждым годом.

Произведение Шостаковича, написанное в 1959 году, – чрезвычайно загадочно. Так, звучащая в Концерте с неким сарказмом танцевальная мелодия основана на разрозненных фрагментах «Сулико» – любимой песни Сталина. «Я сомневаюсь, – скажет позже первый исполнитель Концерта Мстислав Ростропович, которому и посвящено это сочинение, – что я бы узнал эту цитату, если бы сам Дмитрий Дмитриевич не подсказал мне это». И рядом с этой темой Шостакович раскидал свои звуковые монограммы – D–Es–C–H (первые буквы имени и фамилии композитора на немецком языке, в музыкальной записи ре–ми-бемоль–до–си), всячески подчёркивая декламационный, символический характер темы. Всё здесь сталкивается в экстремальной ситуации – музыку как бы «лихорадит». К тому же зловещий «двойник» солиста-виолончелиста солист-валторнист громогласно вспоминает намёк на «Сулико» во всех важнейших моментах opus’a.

Сольную партию виолончели исполнял Александр Князев. Его называют вторым после Ростроповича и одним из самых харизматичных современных исполнителей. Заниматься музыкой он начал с шести лет, первую пластинку записал в шестнадцать, тогда же он стал лауреатом Всесоюзного конкурса и Международного конкурса имени Чайковского.

Через два года после конкурса Князев очень тяжело заболел (проблема с мышцами), врачи были категоричны: какая сцена! Какая виолончель! Дай бог в инвалидном кресле всю жизнь не провести! Восстановился, но очутился в вакууме – ни одного концерта. И снова Международный конкурс имени Чайковского, и снова обладатель премии. Ещё через четыре года – страшная авария в ЮАР, в которой погибает его жена, а сам он оказывается прикован к постели, весь переломанный. Преодолел и это. После третьей болезни (тоже серьёзной), по словам музыканта, у него произошёл значительный скачок в технике, и он стал играть произведения, к которым раньше и подступиться не смел. И опять ему рукоплескали в престижнейших залах Великобритании, Франции, Германии, Италии, Испании, США, Японии, Кореи.

– Оставить музыку? Никогда, – с напором произнёс Александр Александрович. – Другое дело, что я заинтересовался медициной, когда болел. Я очень хорошо вник в подробности некоторых заболеваний, некоторых лекарств. Кое-что я теперь знаю лучше, чем врачи. Музыка – это то, чем я живу. Если бы мне даже не платили за это, я бы всё равно играл.

Во всех буклетах подчёркивается, что Князев играет на виолончели, сделанной Карло Бергоцци в 1733 году, из Госколлекции уникальных музыкальных инструментов. Но в Казань он приехал уже с другой виолончелью. «Не скучаете по прежней?» – спросил я у музыканта.

– У меня пока нет раздвоения личности, я – это я, а инструмент – это инструмент, – устало обронил Александр Александрович. – Да, виолончель – это часть моей жизни, безусловно, так и есть. Тот инструмент был со мной тридцать два года. Этот – четыре месяца. Потрясающий инструмент работы французского мастера восемнадцатого века, не хуже того, может, даже лучше, из частной коллекции. Сколько я на нём буду играть – не знаю…

Какой бы инструмент не был в руках Князева, у музыканта рождается самый красивый звук, самый объёмный и самый мощный. В некоторые моменты даже казалось, что звучат сразу две виолончели. Можно долго говорить о звукоизвлечении, технике, глубине исполнения, об эмоциональности и харизматичности музыканта. Но всё это будут лишь слова, не способные даже в тысячной степени выразить ощущения зрителей, слушающих великого Князева, что называется, «вживую».

– Современную музыку не люблю, – откровенно признался Александр Александрович. – Не понимаю, наверное. Шостакович и Прокофьев – это последнее, что меня интересует.

Князев был безупречен в плане техники, исполняя Первый виолончельный концерт Шостаковича. Он играл, не акцентируя ни на гротеске, ни на трагизме произведения. Не случилось и той взрывной мощи, подобно огромной волне, сметающей всё на своём пути, которой достигал Мстислав Ростропович. В интерпретации Князева opus Шостаковича предстал скорее тревожно-философическим размышлением о времени и о себе.

Камернизированный состав оркестра вёл осторожный диалог с солистом: струнные поддерживали повествование солирующей виолончели, а деревянные духовые вносили в это повествование мучительные размышления о добре и зле, жизни и смерти.

– Вы блестящие музыканты экстра-класса, – восторженно сказал оркестрантам после выступления Арсений Шупляков. – Я получил большое удовольствие, сотрудничая с вами. Дай вам Бог здоровья и новых творческих побед.

Второй фестивальный вечер открылся Концертом для скрипки с оркестром Иоганнеса Брамса. Солировал – лауреат международных конкурсов в Германии, Польше, Франции, Швейцарии, Южной Корее, Румынии Гайк Казазян. О нём критики всего мира говорят лишь в восторженных тонах, не забыв подчеркнуть, что Казазян – скрипичный вундеркинд, дебютировавший с симфоническим оркестром Армении в одиннадцать лет, и что сущностные качества личности этого артиста – фундаментальность, скрупулёзность и глубинно-философское отношение к действительности. Его концерты с аншлагами проходят в нью-йоркском Carnegie Hall, Usher Hall в Эдинбурге, Victoria Hall в Женеве, Royal Concert Hall в Глазго.

И вот один из наиболее востребованных музыкантов своего поколения вышел на сцену Государственного Большого концертного зала имени Салиха Сайдашева, чтобы исполнить одно из самых виртуозных произведений в жанре скрипичной музыки. С первых минут возникла атмосфера светлой торжественности, которую не нарушают вторгающиеся время от времени в движение музыки драматические образы. Виртуозность сольной партии, кажется, не составляла особого труда для Гайка Казазяна.

– Концерт Брамса для скрипки с оркестром – один из тех концертов, который я мечтал сыграть ещё в детстве, – рассказывал Гайк Георгиевич. – Масштабное произведение, гениальная музыка! Можно сказать, симфония для скрипки с оркестром. Сложность исполнения этого концерта именно в его масштабности, в том, чтобы правильно понять и почувствовать стилистику этого произведения, а вовсе не в технике.

Скрипичный концерт Брамса – единственное сочинение композитора в этом жанре. В нём он отнюдь не парит в идиллических высотах, – в середине медленной части немец, один из центральных представителей эпохи романтизма, допускает внезапный, полный отчаяния срыв. Монолог скрипки возникает не сразу. Гайк Казазян две с половиной минуты покорно ждёт пока отыграют вступление низкие струнные, фаготы и валторны. И только затем, отбиваясь от угрожающей темы стаккато в оркестре, скрипач возвращает нас к вступительной теме, расширяя и переосмысливая идеи. Во время игры на литаврах и октавы валторны скрипка соло погружает нас в минорную тональность с пассажем, подобным каденции, который носит импровизационный характер. В минуты, когда в руках Казазяна пела скрипка, он сам светился изнутри, заставляя зрителей забывать, что помимо музыки в мире существует что-то ещё.

– Когда только учишься играть на скрипке, думаешь о пассажах и виртуозности, а не о глубине музыки, – размышлял Гайк Георгиевич. – Это потом, уже будучи взрослым, начинаешь понимать, что такое мастерство, какой должен быть звук, в чём скрыта харизма исполнителя…

Дмитрий Лисс, художественный руководитель и главный дирижёр Уральского академического филармонического оркестра, управлявший в этот вечер татарстанскими симфониками, был предельно осторожен в своих манипуляциях. Богатство красок, которые он находил во время исполнения, и деликатная манера общения с музыкантами выгодно отличала его блистательную стилистику дирижирования.

Симфония №4 соль мажор Густава Малера, составившая второе отделение вечера, – одно из самых загадочных, но вместе с тем и одним из наиболее исполняемых сочинений композитора. Её отнюдь не прямолинейное обращение к венской классике вызвало обвинения в издевательской старомодности произведения, а вокальная партия в финале Симфонии – утопическая идиллия, увиденная сияющими глазами ребёнка, – карнавальный мир, который может быть прочитан как стёб над святыми. К счастью, песня звучит на старобаварском диалекте и её текст далеко не все понимают. Между тем, там повествуется, как евангелист Лука закалывает для пира бедняков быка, апостол Пётр ловит рыбу, ангелы пекут хлеб, и всё здесь в изобилии, и вино в этом странном мире не стоит ни гроша, поскольку его всегда можно сделать из воды. В общем, говоря словами Малера, «ребёнок, который в своей детской наивности принадлежит этому высшему миру, объясняет, как всё задумано».

Лёгкая ирония по поводу Рая обретённого (или утраченного?) в исполнении Государственного академического симфонического оркестра пронизывала всё пространство Государственного Большого концертного зала имени Салиха Сайдашева. Впрочем, сам Малер полагал, что «юмор подобного рода, вероятно, отличающийся от остроумия, шутки или весёлого каприза, оказыва­ется понятым в лучшем случае не часто». Но его защитный смех – единственное спасение от трагедии, отчаяния и противоречий бытия – оказался очень своевременным, а потому близким нам всем.

Детский голос в песне «Мы вкушаем небесные радости» изображает партия сопрано. Приглашение Альбины Шагимуратовой на сольную партию финала Симфонии №4 оказалось исключительно удачным выбором. Её экстатическое погружение в музыку Малера, чистый, сочный, большой, летящий, безупречно точный звук наполнил это произведение искренней верой в возможность излагаемых в песне событий и неизбежность обретения этого прекрасного мира.

Итак, позади два вечера. Экватор пройден. Будем ждать, что подарит нам вторая половина XI Международного фестиваля «Рахлинские сезоны» – новые вершины или же нисхождение на землю.

Зиновий Бельцев.

Ссылка на оригинал статьи: https://kazanreporter.ru/post/4852_nebesnye-radosti-i-neskryvaemaa-ironia-rahlinskih-sezonov 

« назад