Разгадывая тайну Моцарта: Радзинский и симфоники в поисках гармонии

Едва отметив своё восьмидесятидвухлетие, известный драматург и исполнитель своих исторических фантазий поспешил в Казань, чтобы познакомить наиболее интеллектуальную часть горожан с пьесой-эссе, написанной двадцать три года назад. Тогда, шокированные пьесой британского драматурга Питера Шеффера «Амадей», по которой чешско-американский режиссёр Милош Форман поставил одноимённый фильм, итальянцы решили внести окончательную ясность в загадочную смерть австрийского композитора Вольфганга Амадея Моцарта, оправдав своего земляка Антонио Сальери. Миланская консерватория тут же инициировала судебный процесс, а Radiotelevisione Italiana – итальянская общественная телерадиокомпания – заказала самому популярному на тот момент в мире драматургу сценический детектив-версию гибели прославленного композитора. Так появились «Несколько встреч с покойным господином Моцартом» – литературная основа нынешнего спектакля. И позиция автора, высказанная без обиняков в самом начале произведения, по-видимому, вполне удовлетворила заказчиков: «Я никогда не верил, что Сальери отравил Моцарта».

Об этом Эдвард Станиславович часто и охотно делился воспоминаниями. Но в Казани разговаривать с журналистами почему-то не захотел. И даже включил в свой райдер отдельной строкой: «Радзинский Э.С. не даёт интервью печатным изданиям и интернет-порталам». Исключением названы были лишь съёмки для ТВ и интервью на радио, но и то не более, чем для трёх СМИ. Поэтому вся его прямая речь взята нами из давних опубликованных бесед и имеет ссылки на первоисточники. А почему нет? В конце концов, работа с документами, подбор цитат и выстраивание с их помощью собственной драматургии повествования – ведь это же так в духе самого Радзинского!

Всё, за что берётся Эдвард Станиславович, немедленно превращается в театр. Магия его личности и обволакивающая, вязкая манера говорить полностью парализуют критические способности зрителей, и всё, сказанное писателем, тут же в их сознании обретает ореол непреложной истины.

«Я считаю свою прежнюю театральную историю счастливой и завершённой. Тот театр подчинялся обычному правилу “Драматург пишет одну пьесу, режиссёр ставит другую, а зритель смотрит третью”. И я решил начать новую историю – основать “Мой театр”… У него другой формат, другая эстетика. И другой способ подачи текста. И один актёр, один режиссёр и одна афиша – мои пьесы», – рассказывал он газете «Аргументы и Факты» летом прошлого года.

Оркестр, играющий при «свечах», роль которых исполнили электролампы, закреплённые на пюпитрах, трубы нидерландского органа, подсвеченные то синим, то зелёным, то сиреневым цветами, а потому превратившиеся в своеобразную декорацию, зрительный зал, погружённый в полумрак, – всё это создавало особую эмоциональную атмосферу созданного писателем авторского театра.

Радзинский вышел из-за кулис уверенной походкой – и почти сразу, не дойдя до отведённого ему на авансцене места, начал повествование. Неспешно, словно мысли его рождались прямо сейчас, в процессе общения со зрителями, он тихо рассказывал:

– Я, барон Готфрид Бернхард ван Свитен, закончил эту рукопись 5 декабря 1801 года, через десять лет после смерти Вольфганга Амадея Моцарта, императорского придворного композитора…

И почему-то зал сразу и безоговорочно поверил в то, что перед ним австрийский дипломат, библиотекарь и правительственный чиновник из Нидерландов, который служил Австрийской империи в 18 веке. Безупречно интонируя фразы, Эдвард Станиславович создавал образ своего героя без особых вспомогательных приёмов – грима, костюма, партнёров по сцене…

Впрочем, насчёт партнёров я, пожалуй, не прав. Государственный симфонический оркестр и маэстро Сладковский выступали полноправными сотворцами спектакля: им досталась самая сложная и ответственная роль – образ самого Моцарта. 

«Теперь остались только звуки», – так указывает повествователь на нынешнюю ипостась заглавного героя пьесы. И музыкальная партитура развёртываемой на наших глазах драматической истории собрана из этих звуков: «Реквием», Симфония № 41, «Misero me», «Non so dónde viene», увертюра к опере «Похищение из Сераля», «Laudate Dominum» (KV 339), Фантазия c-moll для фортепиано (K 475), увертюра к опере «Дон Жуан», хор «Ave verum corpus»… Неожиданно приглушённо и в то же время объёмно, выпукло, многомерно звучала музыка, постепенно приоткрывая перед нами философские глубины моцартовской души.

По всей видимости для Сладковского Моцарт – нечто особенное, то самое невыразимое, что таится в подсознании и внезапно проступает в моменты особенной интимно-трепетной откровенности. Как дирижёр Александр Витальевич дебютировал в Государственном театре оперы и балета Санкт-Петербургской консерватории с оперой Моцарта «Так поступают все» в далеком теперь уже в 1997 году. И на этот раз он не играл Моцарта, он был им самим.

Но Моцарт слишком велик, слишком многогранен. И потому для создания его образа маэстро мало было только оркестра, ему помогал в этом и Государственный камерный хор Татарстана под управлением Миляуши Таминдаровой. Когда звучал «Реквием», даже Радзинский, слышавший за долгие годы исполнения пьесы множество разных исполнителей, не мог сдержать своих чувств.

Раскручивание почти детективной истории о гибели тридцатипятилетнего композитора строится на пересказе некоего пианиста К. таинственно исчезнувших из его квартиры двух больших тетрадей «в великолепных обложках красного сафьяна с пожелтевшей от времени бумагой, исписанной бисерным почерком. Рукопись была на немецком. Её заглавие могло свести с ума любого почитателя Моцарта: “Подлинные размышления барона Готфрида Бернхарда ван Свитена”». К счастью, «знаменитый пианист, друг Шостаковича и ученик Прокофьева» смог запомнить написанное бароном и по памяти воспроизвести почти весь текст.

Нет, конечно же не было ни старого пианиста К., ни этой рукописи. Но настолько убедителен в деталях своего рассказа Радзинский, что в документальность истории верят даже тогда, когда он сам предупреждает: «Этот персонаж – писательский вымысел… Ладно читатели наивны, но и журналисты не видят грани между художественным произведением, авторским вымыслом и документами… Я использовал классический литературный приём (как у Тургенева или Пушкина): книга начинается с хрестоматийного повествования, происходит некая завязка сюжета. “Несколько встреч...” – эссе, моя проба пера как писателя (до этого я не писал прозу, а только пьесы, сценарии)» (День, 3.02.2006). 

Специалисты давно твердят о том, что Радзинский работает в направлении folk history – таково обобщённое название совокупности претендующих на научность, но не являющихся научными литературно-публицистических трудов. В одном ряду с ним Борис Акунин и Валентин Пикуль, Уильям Шекспир и Александр Дюма-отец… О последнем, кстати, хорошо сказал Андре Моруа: «Он не был ни эрудитом, ни исследователем. Он любил историю, но не уважал её. “Что такое история? – говорил он. – Это гвоздь, на который я вешаю свои романы”. Дюма мял юбки Клио, он считал, что с ней можно позволить любые вольности при условии, если сделаешь ей ребёнка… Он испытывал необходимость в сырье, переработав которое он мог бы проявить свой редкий дар вдыхать жизнь в любое произведение». В какой-то степени эти слова можно отнести и к Радзинскому.

Вот и на сей раз, измяв юбки музы Истории, чьё имя переводится как «дарующая славу», он «сделал» ей вполне правдоподобного «ребёнка». Во-всяком случае, ни в одной рецензии, появившейся после четырёхчасового представления, не усомнились в строгой документальности повествования.

Даже мне, почему-то, вспомнились пушкинские строки:

И, долго слушая, скажите: это он;

Вот речь его. А я, забыв могильный сон,

Взойду невидимо и сяду между вами,

И сам заслушаюсь…

В чём же скрыта тайна такой силы убеждения? Не знаю… 

«Это замечательный оркестр, я слышал его в Москве, и он произвёл на меня большое впечатление. Я давно хотел выступить с ним и очень обрадовался, когда наши планы совпали. Александр Сладковский – выдающийся дирижёр, и этот оркестр – огромное наслаждение», – не скупился на эмоции Радзинский, общаясь с корреспондентом ТАСС перед началом спектакля.

И казанские меломаны абсолютно согласны с ним. Иначе вряд ли бы зал ломился от желающих соучаствовать в открытии очередного сезона симфоников, когда в эти же часы в здании наискосок от Государственного большого концертного зала имени Салиха Сайдашева шла мировая премьера оперы «Сююмбика». Между тем, полны были не только основные места зала, но и приставных стульев не хватило, чтобы усадить пришедших: около сотни людей слушали «Загадки Моцарта» стоя.

Впрочем, наверное, такая же история будет повторятся неоднократно: судя по афише предстоящего сезона это не единственный шедевр, которым удивит нас маэстро Сладковский и его великолепный Государственный симфонический оркестр Республики Татарстан.

Зиновий Бельцев.