«За 16 часов в две смены мы записывали час чистой музыки, и не чьей-нибудь, а Малера»

Худрук и главный дирижер Государственного симфонического оркестра Республики Татарстан делится с читателями «БИЗНЕС Online» мыслями о только что завершившейся записи трех симфоний Малера для фирмы «Мелодия» и гордостью за нового солиста-валторниста.

МЫ НЕ ИЩЕМ ЛЕГКИХ ПУТЕЙ И ОЧЕНЬ УВАЖАЕМ ТУ ИСТОРИЧЕСКУЮ СПРАВЕДЛИВОСТЬ, КОТОРУЮ СЕЙЧАС ВОССТАНАВЛИВАЕТ «МЕЛОДИЯ»

У фирмы «Мелодия» возникла идея сравнить трактовки самых выдающихся произведений мирового симфонического корпуса на основе имеющихся у них фондовых записей с тем, что они считают достойным выпустить под знаком симфонического исполнительства сегодняшнего дня. Напомню, «Мелодия» — главный в нашей стране фонд звукозаписей, и нынешнее руководство фирмы отдает себе отчет, что разбрасываться огромным и богатейшим рекординговым наследием советского времени было бы расточительно. Сейчас на «Мелодии» ренессанс. Это значит, что всему придумывается какой-то актуальный контекст, способный возродить или максимально заострить интерес к новой продукции, выпускаемой на тематической привязке к имеющемуся наследию.

В одном из предыдущих своих рассказов, в частности, о сотрудничестве ГСО РТ с «Мелодией» и о записи всех симфоний и инструментальных концертов Шостаковича, я упоминал о принятой на «Мелодии» стратегии выпуска антологий, т. е. полных собраний записей того или иного композитора, того или иного исполнителя, наконец, того или иного симфонического коллектива. Так вот. Нам посчастливилось попасть в их поле зрения и нам предложили полное собрание сочинений симфонического Шостаковича. И я должен был бы быть счастлив одному этому. Но руководители фирмы, глядя вперед и руководствуясь своими просветительскими и, что уж стесняться, рыночными интересами, придумали еще одну идею. Назову ее идеей частичных перекличек какого-то подзабытого фрагмента советской музыкальной истории с нынешней симфонической ситуацией.

На основе этой идеи нам сперва предложили поучаствовать в выпуске сравнительного «пакета» Первой, Пятой и Десятой симфоний Шостаковича в нашем исполнении с теми же симфониями в исполнении оркестра Московской филармонии под управлением Кирилла Кондрашина. Но по ходу дела замысел видоизменился. Нам выдали довольно внушительный шорт-лист произведений, которые могли бы пристроиться к кондрашинскими записям 1960-х — «Вальс» Равеля и много всякого другого. В списке оказались Первая, Пятая, Девятая симфонии Густава Малера. И, вы знаете, что-то заставило меня остановить свой выбор именно на Малере. Сейчас объясню что.

Густав Малер

Поскольку мы не ищем легких путей и очень уважаем ту историческую справедливость, которую сейчас восстанавливает «Мелодия» в отношении неправедно забытого прошлого, я понял, во-первых, что записать Первую, Пятую и Девятую симфонии Малера с ГСО РТ, у которого Малер, что называется, в репертуаре, — это очень показательно. Потому что для любого симфонического оркестра Малер — лакмусовая бумажка: оркестры, которые могут играть Малера не абы как, а качественно, — это и есть настоящие оркестры. Ну а во-вторых, записать Малера перед полной записью симфоний Шостаковича — просто подарок судьбы.

Ведь многое в симфониях Шостаковича вдохновлено именно Малером. Если саму ситуацию малеровских записей использовать как системную подготовку к записям Шостаковича, то это же получается тот самый мастер-класс, та самая научно-практическая подготовка, о которой можно только мечтать. Ну как можно играть Шостаковича, не играя Малера?! Конечно, о связи их симфонического материала много написано специалистами, аналитиками, это не новость. Но я как практик понимаю: чтобы иметь наглость и амбиции исполнить и записать все симфонии Шостаковича, без исполнения и записи малеровских партитур этот опыт трудно называть полным.

ГРУППА ИЗ ВОСЬМИ ВАЛТОРН — ЭТО НАШЕ ДОСТОЯНИЕ

Только не подумайте, что работа над записью симфоний Малера была вынужденной. Она была по-настоящему творческой. Помимо прочего, она была необходима нам логистически. Важно было понять, какой объем музыки оркестр в состоянии записать в течение определенного времени. Понимаете? Объем музыки и объем времени... Они же соотносимы, на этом соотношении, собственно, музыка и держится. Так вот, три малеровских симфонии мы записали за 6 дней. На каждую ушло по две 8-часовых смены. И это — в конце напряженнейшего для оркестра 50-го сезона. И это после только что завершенного фестиваля «Белая сирень», в программах которого оркестром было исполнено 6 симфоний Шостаковича. Да любой другой коллектив рассыпался бы после такой нагрузки! В общем, я нашими музыкантами горжусь.

Вернусь еще раз к логистике. Три симфонии. Каждая идет час. В день мы тратили 8 часов на полчаса чистого музыкального результата. Два дня на симфонию и на час чистой музыки — это очень хорошо. В две смены за 16 часов мы записывали час чистой музыки, и не чьей-нибудь, а Малера — это показательно. Все-таки материал-то невероятно сложный. Более менее простая Первая симфония. В ней симфонический почерк Малера только устанавливался. Поэтому Первую симфонию мы записывали в последнюю очередь, а первой записывали Пятую симфонию. В нашей триаде симфоний она самая сложная.

Нет, конечно, все эти малеровские тексты технологически очень сложны, и для любого оркестра это высший пилотаж. Но если мы сравниваем, то Первая все же технологически проще. В ней Малер еще не такой раскрепощенный, как в Пятой, где он позволяет себе абсолютно выдающиеся, я бы сказал, экспериментальные для своего времени вещи. В третьей части Пятой симфонии очень много corno obligato (обязательная, точнее, обязывающая валторна — прим. ред.). На фоне группы валторн солирующая валторна играет знаменитый ленллер, а это — самое сложное. Такая валторновая вакханалия от первой до последней ноты. Малер вообще продвинул валторны до какого-то нереального уровня. И вот именно на солирующую партию в Пятой симфонии оркестры обычно приглашают какого-нибудь звездного валторниста из столицы.

Пару лет назад, когда мы играли Пятую малеровскую в Казани, а потом в Москве, у меня не было вариантов, и я обращался в НФОР (Национальный симфонический оркестр России) за валторнистом-солистом. Его имя Станислав Давыдов. В то время у нас не было своих валторнистов, которые бы могли эту партию сыграть. А теперь есть. Из Кирова к нам в оркестр приехал работать превосходный молодой валторнист Дмитрий Бабинцев. Перед записью я еще раз уточнил у нашего концертмейстера валторн Сергея Антонова: «Все-таки кому поручим соло?» Он без запинки ответил: «Дима справится».

Вообще, хочу сказать, группа из 8 валторн — это наше достояние. Это сложившаяся команда внутри оркестра. Такой ансамбль валторнистов, с которым можно спокойно двигаться к Шостаковичу, и делать это не ценой приглашения кого-то оттуда-отсюда, а располагать тем, что мы сами у себя вырастили и воспитали. Бабинцева мы брали на регуляторское место: это как бы помощник концертмейстера группы и его дублер, либо он садится на третью валторну, которая по всем канонам является, строго говоря, второй. Сыграть огромное соло в скерцо Пятой симфонии Малера — это очень высокое достижение. Добавлю, Дима совсем еще молодой человек. Около 30 ему.

Кирилл Кондрашин 

В САМОМ КОНЦЕ ЮБИЛЕЙНОГО СЕЗОНА МЫ СДЕЛАЛИ ТАКОЕ НЕВЕРОЯТНОЕ CRESCENDO

Каждый эпизод писали по-разному. Сколько дублей делалось, даже не могу сказать. Самое трудное было добиться концентрации на длительный эпизод. С учетом того, что ты его несколько раз повторяешь, надо было оркестр держать в постоянном напряжении и самому находиться на пике концентрации. Стоит только расслабиться, и все будет потеряно. Не скрою, были моменты, когда дело сыпалось из рук и казалось, что сейчас все остановится. Не все было так уж гладко. Самое сложное вообще исполнять такую музыку, а исполнять хорошо — еще труднее. Но ведь запись-то потом еще и люди будут слушать! И в ней все должно быть в своем роде исключительно.

Особенная ответственность, конечно, налагалась сравнением нашей работы с записями Кондрашина. Мы поневоле, по задумке, оказались в ситуации более чем обязывающей, ведь в 1960-е именно Кондрашин сделал оркестр Московской филармонии брендом. Я настаиваю на этом, невзирая на все уважение к тем, кто после Кондрашина руководил этим коллективом —Дмитрий Китаенко, Юрий Симонов. До сих пор у знатоков звездными временами московского филармонического подразумеваются времена Кондрашина. И соответствовать всем этим запредельным требованиям, повторюсь, ответственно и сложно. Работа наша заняла много сил, но оркестр оказался на высоте. В самом конце юбилейного сезона мы сделали такое невероятное crescendo, завершили сезон такой высокой нотой.

Предчувствуя вопрос о звукорежиссере, расскажу о Павле Лаврененкове. Это — особенный человек. Когда-то он сам играл в оркестрах — в Большом симфоническом у Федосеева, у Вероники Дударовой. Потом, получив дополнительное образование, стал заниматься звукорежиссурой. Очень востребован на опенэйрах (open air — концерт на открытом воздухе —прим. ред.), хотя наши опенэйры записывал другой специалист — главный звукорежиссер Мариинского театра Володя Рябенко. Надо сказать, во время нашей рекординговой сессии Володя все время созванивался со мною и с Павлом, очень интересовался, что и как у нас тут происходит. Потому что именно Рябенко будет нашим звукорежиссером на записи всех симфоний Шостаковича, которая начнется 2 августа и продлится до 7 сентября. А что касается Лаврененкова, сейчас на сайте Московской филармонии все трансляционные и архивные записи его, хотя он и не является там штатной единицей. Паша — такой свободный электрон, очень востребован в стране. Я был счастлив, когда оказалось, что в дни, намеченные на запись симфоний Малера, он оказался не занят.

Всю свою аппаратуру Паша привез к нам на своем грузовичке. Собственно, аппаратура — это кабели, штук 40 микрофонов, планшет с электронными нотами и ноутбук, в который инсталлирован звукорежиссерский пульт с микшерами. Хозяйство это занимает лишь маленький столик. Современная техника, конечно, вызывает восторг. Такие, как у Паши, студии называют «студия-чемоданчик». Вечер и ночь у нас ушли на техническую расстановку аппаратуры, а примерно один час первого дня — на саундчек. Выстраивали звук и, осуществив небольшие правки, начали писать. К счастью, с акустикой Большого концертного зала Казани наш звуковик прекрасно знаком. Перед Универсиадой в марте-апреле 2013 года он записывал с нами и хором оперного театра Гимн Татарстана. При всем при том человек он очень скромный, все время держится как бы в тени, поэтому никакого нажима во время работы с его стороны никто не испытывал, что тоже, кстати говоря, очень важно.

Пять лет назад, когда мы писали «Антологию татарской музыки» с Филиппом Ниделем из Берлина, мы потратили столько же дней. Но сейчас мне очевидно, как несравнима та работа с нынешней. Во-первых, по сложности это совершенно разные опыты. Во-вторых, по уровню кондиций нашего оркестра. К концу пятого дня «Антологии» я начал забываться. В буквальном смысле сносило башню, да и музыканты падали. Тогда я паниковал: «Ну о чем можно говорить, если у нас так мало сил?» Это был реальный перегруз. А что сейчас? Занятость у нас во много раз больше, чем четыре года назад. Я уже говорил, что мы только что сыграли на «Белой сирени» 6 симфоний Шостаковича. И вот оркестр записал три симфонии Малера. Смотрю и радуюсь. Все выдержали. Оркестр в прекрасной физической форме. Между тем что было тогда и что сейчас — огромная разница.

Александр Сладковский

Источник: http://www.business-gazeta.ru/article/314979
Подробнее на «БИЗНЕС Online»: